Сейчас: Вторник, 3 октября
Эллиот все еще не видел меня.
Он ждет своего напитка возле бара эспрессо, наклонив голову и глядя вниз. В море людей, общающихся с миром через изолированные смартфоны, Эллиот читает книгу.
Есть ли у него вообще телефон? Для любого другого человека это был бы абсурдный вопрос. Но только не для него. Одиннадцать лет назад он у него был, но это был телефон, доставшийся ему от отца, и такой раскладной телефон, который требовал, чтобы он три раза нажал на клавишу '5', если хотел набрать букву 'Л'. Он редко использовал его в качестве чего — то другого, кроме пресс — папье.
— Когда ты видела его в последний раз? — спрашивает Сабрина.
Я смотрю на нее, нахмурив брови. Я знаю, что она знает ответ на этот вопрос, по крайней мере, в общих чертах. Но выражение моего лица расслабляется, когда я понимаю, что сейчас она не может сделать ничего другого, кроме как завязать разговор; я превратилась в немую маньячку.
— Мой выпускной год в школе. Новый год.
Она вздрагивает, обнажая зубы. — Точно.
Какой — то инстинкт срабатывает, какая — то энергия самосохранения заставляет меня подняться и встать со стула.
— Прости, — говорю я, глядя вниз на Сабрину и Вив. — Я собираюсь уйти.
— Конечно. Да. Конечно.
— Я позвоню в эти выходные? Может быть, мы сможем погулять в парке 'Золотые ворота'.
Она все еще кивает, как будто мое роботизированное предложение — это даже отдаленная возможность. Мы обе знаем, что у меня не было выходных с тех пор, как я начала ординатуру в июле.
Стараясь двигаться как можно незаметнее, я перекидываю сумку через плечо и наклоняюсь, чтобы поцеловать Сабрину в щеку.
— Я люблю тебя, — говорю я, вставая, и жалею, что не могу взять ее с собой. Она тоже пахнет ребенком.
Сабрина кивает в ответ, а потом, пока я смотрю на Вив и ее пухлый маленький кулачок, она оглядывается через плечо и замирает.
По ее позе я понимаю, что Эллиот увидел меня.
— Эм…, — говорит она, оборачиваясь и поднимая подбородок, как будто я должна взглянуть. — Он идет.
Я копаюсь в своей сумке, стараясь выглядеть чрезвычайно занятой и отвлеченной. — Я пойду полетаю, — бормочу я.
— Мейс?
Я замираю, держась одной рукой за ремешок сумки, опустив глаза в пол. Как только я слышу его голос, меня пронзает ностальгическая дрожь. Он был высоким и писклявым, пока не сломался. Он бесконечно получал дерьмо о том, какой он носатый и плаксивый, а потом, в один прекрасный день, Вселенная посмеялась в последний раз, подарив Эллиоту голос, похожий на теплый, насыщенный мед.
Он снова произносит мое имя — на этот раз без прозвища, но тише: — МейсиЛеа?
Я поднимаю глаза и — в порыве, над которым, я уверена, буду смеяться до самой смерти — поднимаю руку и машу ею, предлагая яркое — Эллиот! Привет!
Как будто мы случайные знакомые с первого курса.
Знаете, как будто мы встретились однажды в поезде из Санта — Барбары.
Когда он откидывает свои густые волосы с глаз в жесте неверия, который я видела миллион раз, я поворачиваюсь и протискиваюсь сквозь толпу на тротуар. Я бегу трусцой в неправильном направлении, пока не поймаю свою ошибку на полпути через квартал и не обернусь. Два длинных шага в обратную сторону, голова опущена, сердце колотится, и я врезаюсь прямо в широкую грудь.
— О! Простите! — пролепетала я, прежде чем подняла глаза и поняла, что натворила.
Руки Эллиота обхватывают мои плечи, удерживая меня в нескольких сантиметрах от него. Я знаю, что он смотрит на мое лицо, ожидая, что я встречу его взгляд, но мои глаза застряли на его адамовом яблоке, а мысли — на воспоминаниях о том, как я смотрела на его шею, скрытно, часами, пока мы читали вместе в комнате.
— Мейси. Серьезно? — тихо говорит он, имея в виду тысячу вещей.
Серьезно, это ты?
Серьезно, почему ты только что убежал?
Серьезно, где ты был последние десять лет?
Часть меня хочет, чтобы я была человеком, который может просто пройти мимо, убежать и притвориться, что этого никогда не было. Я могла бы вернуться на BART, сесть на Muni и поехать в больницу, и погрузиться в напряженный рабочий день, справляясь с эмоциями, которые, честно говоря, гораздо больше и достойнее, чем эти.
Но другая часть меня ожидала именно этого момента на протяжении последних одиннадцати лет. Облегчение и страдание пульсируют в моей крови. Я хотела видеть его каждый день. Но также я никогда не хотела видеть его снова.