— Привет. — Я наконец — то поднимаю на него глаза. Я пытаюсь сообразить, что сказать; моя голова полна бессмысленных слов. Это буря черного и белого.
— Ты…? — начинает он, задыхаясь. Он все еще не отпустил меня. — Ты переехала сюда?
— В Сан — Франциско.
Я наблюдаю, как он рассматривает мою форму, мои уродливые кроссовки. — Врач?
— Да. Ординатор.
Я робот.
Его темные брови приподнимаются. — Так что ты делаешь здесь сегодня?
Боже, какое странное начало. Но когда перед тобой гора, думаю, стоит начать с одного шага к самой прямой точке впереди. — Я встречалась с Сабриной за кофе.
Он сморщил нос в до боли знакомом выражении непонимания.
— Моя соседка по комнате в колледже, — уточняю я. — Она живет в Беркли.
Эллиот немного сдувается, напоминая мне, что он не знает Сабрину. Раньше нас беспокоило, когда между обновлениями проходил месяц. Теперь же между нами годы и целые жизни, неизвестные друг другу.
— Я звонил тебе, — говорит он. — Миллион раз. А потом номер сменился.
Он проводит рукой по волосам и беспомощно пожимает плечами. И я понимаю. Весь этот гребаный момент настолько сюрреалистичен. Даже сейчас непонятно, что мы позволили этому расстоянию случиться. Что я позволила этому случиться.
— Я знаю. У меня, гм, новый телефон, — неубедительно говорю я.
Он смеется, но это не особенно радостный звук. — Да, я так и думал.
— Эллиот, — говорю я, преодолевая ком в горле при упоминании его имени, — прости. Мне действительно нужно бежать. Мне скоро нужно быть на работе.
Он наклоняется так, что оказывается на одном уровне с моим лицом. — Ты шутишь? — Его глаза расширились. — Я не могу просто встретить тебя у Сола и сказать: — Привет, Мейси, как дела, — а потом ты пойдешь на работу, я пойду на работу, и мы не будем разговаривать еще десять долбаных лет.
И вот оно. Эллиот никогда не умел играть на поверхности.
— Я не готова к этому, — тихо признаю я.
— А тебе нужно готовиться ко мне?
— Если я к кому и должна готовиться, так это к тебе.
Это попадает ему туда, куда я и хотела — прямо в яблочко уязвимого ядра, — но как только он вздрагивает, я жалею об этом.
Проклятье.
— Просто дай мне минутку, — просит он, притягивая меня к краю тротуара, чтобы мы не мешали постоянному потоку пассажиров. — Как ты? Как давно ты вернулась? Как Дункан?
Вокруг нас мир словно замирает.
— Я в порядке, — говорю я механически. — Я переехала обратно в мае. — Меня выбивает из колеи его третий вопрос, и мой ответ выходит дрожащим: — И… папа умер.
Эллиот слегка отступает назад. — Что?
— Да, — говорю я, голос сбивается. Я ошеломлена этим, пытаюсь переписать историю, перемонтировать тысячи синапсов в своем мозгу.
Каким — то образом мне удается вести этот разговор, не потеряв рассудок, но если я простою здесь еще две минуты, все ставки будут сделаны. Эллиот прямо здесь, спрашивает о папе, я сплю всего два часа, а впереди меня ждет восемнадцатичасовой день… Мне нужно убираться отсюда, пока я не расплавилась.
Но когда я поднимаю на него глаза, я вижу, что лицо Эллиота — это зеркало того, что происходит в моей груди. Он выглядит опустошенным. Он единственный, кто мог бы так выглядеть после того, как узнал о смерти отца, потому что он единственный, кто мог бы понять, что это сделало со мной.
— Дункан умер? — Его голос звучит густо от эмоций. — Мейси, почему ты мне не сказала?
Святые угодники, это огромный вопрос.
— Я… — начала я и покачала головой. — Мы не были на связи, когда это случилось.
Тошнота подкатывает от желудка к горлу. Какое уклонение. Какое невероятное уклонение.
Он качает головой. — Я не знал. Мне так жаль, Мейс.
Я даю себе еще три секунды, чтобы посмотреть на него, и это как еще один удар по нутру. Он — мой человек. Он всегда был моим человеком. Моим лучшим другом, моим доверенным лицом, возможно, любовью всей моей жизни. И я провела последние одиннадцать лет, будучи злой и самодовольной. Но в конце концов, он проделал в нас дыру, и судьба разорвала ее.
— Я пойду, — говорю я в резком порыве неловкости. — Хорошо?
Прежде чем он успевает ответить, я разбегаюсь и бегу по улице в сторону станции BART. Все время, пока я иду на скорости, и на протяжении всего грохочущего пути обратно под заливом, мне кажется, что он рядом, позади меня или на сиденье в следующем вагоне.
Тогда: Пятница, 11 октября
Пятнадцать лет назад
Вся семья Петропулосов была на своем дворе, когда мы подъехали в фургоне для переезда два месяца спустя. Фургон был заполнен только наполовину, потому что мы с папой оба думали на стойке проката, что у нас будет больше вещей, чтобы взять их с собой. Но в итоге мы купили в комиссионном магазине только столько мебели, чтобы было где спать, есть и читать, и не более того.