После того как я потеряла Эллиота и — конечно же — после того как я потеряла папу, я также потеряла всякую связь с традициями. Я жадно хочу их вернуть. Я хочу печь черничные кексы в рождественское утро и зажигать каландры по вечерам. Я хочу книги на день рождения и хот — доги на пляже на Новый год. Но я также хочу, чтобы День благодарения был днем, когда мы с Эллиотом сидим на полу, вдвоем в нижнем белье, и едим индейку с кости. Я хочу отмечать годовщину в постели весь день, разговаривая на расстоянии дюйма друг от друга.
Я готова.
Итак, я выхожу на потрескавшуюся парковку, неустойчиво ступая на каблуках, пытаясь грациозно подойти к нему. На самом деле я хочу прыгнуть в его объятия, но мне удается сдержаться и остановиться в футе от него. Он так хорошо пахнет, а когда он надвигает солнцезащитные очки, его глаза кажутся почти янтарными на солнце. Вступительные слова, которые я репетировала снова и снова в течение последнего месяца — Когда я ушла из дома Кристиана, я пошла в хижину. Я заснула на полу, и там папа нашел меня — затихают, превращаясь в далекое эхо.
Эллиот сжимает цветы в моей руке и наклоняется, целуя меня чуть ниже челюсти, как раз там, где пульс бьется сильнее всего.
Я наклоняюсь и вдыхаю цветы — на самом деле они ничем не пахнут, но они такие яркие, почти флуоресцентные. — Цветы. Разве вы не идеальная свадебная пара?
— Я собрал их вон там, — признается он, кивая на небольшой участок неухоженных сорняков на краю участка. Когда он оборачивается и усмехается, ему снова восемнадцать. — Мама не разрешила мне взять розу из номера.
Он оглядывает меня, его взгляд теплеет, поднимаясь по моей груди, шее, лицу. На мне новое платье, и я признаю, что чувствую себя просто потрясающе. Это приталенный мятый шелк — оранжево — красный цвет с маленькими, расшитыми бисером бретельками. Благодаря ему моя смуглая кожа кажется золотистой.
Наши глаза встречаются, и я чувствую, как улыбка расплывается по моему лицу. Мы разгрузим все позже. Предвкушение того, что бремя будет снято, заставляет меня чувствовать себя невесомой.
— Готова? — спрашивает он.
— Готова.
Эллиот ставит машину на стоянку перед огромным викторианским поместьем, и в наступившей тишине тикает двигатель. Повернувшись ко мне, он тихо спрашивает: — Ты в порядке?
Это была десятиминутная поездка; не может быть, чтобы он не заметил моей смертельной хватки за ручку двери все это время.
— Я в порядке.
— Хорошо, — говорит он теперь на выдохе и останавливает меня от выхода, положив руку на мою голую ногу, чуть выше колена. Прикосновение кажется тяжелым, и он, кажется, осознает это одновременно со мной, отводя пальцы.
Он выскакивает, пробегает вокруг передней части своего побитого 'Сивика' и открывает мою дверь с рыцарским размахом.
За его спиной возвышается поместье Мадрона, словно что — то из сказки, с широкими лужайками, обрамляющими обширное поместье. Это очень далеко от мотеля L&M. Конечно, я могла бы остановиться в доме в Халдсбурге, который мне принадлежит — там сейчас нет ни одного отдыхающего, снимающего жилье, — но, хотя мы освободим себя позже, идея остаться там одной, без папы, показалась мне несколько удручающей.
Эллиот стоит, ждет, пока я вылезу, и наконец протягивает руку вперед. — Ты застряла?
Нет, просто молча таю при виде тебя.
Я отжимаюсь, позволяя ему взять меня за руку, как только я встаю. — Я в порядке. Просто… здесь красиво.
Поскольку на улице прохладно, я накинула на плечи накидку, и Эллиот делает шаг вперед, поправляя ее на руке.
— Вот. — Он проводит большим пальцем по изгибу моего плеча. Его кожа светлее моей, и контраст цветов выглядит идеально. — Тебе будет достаточно тепло?
Я киваю, переплетая свою руку с его, пока мы идем к главному зданию. Сейчас полдень, и солнце мерцает над верхушками деревьев, оставляя их медово — золотистыми. Расположенное на холмах над округом Сонома, поместье Мадрона окружено акрами и акрами лесистой местности и имеет вид на обширные поля виноградных лоз. Садовые угодья, кажется, простираются во все стороны. По правде говоря, я должна быть более любопытной к этому святому месту, но, находясь рядом с Эллиотом после месяца, проведенного в раздумьях обо всем, имея его тело, прижатое прямо к моему, и зная, что в любую секунду я могу остановить его, повернуться к нему, поцеловать его… Я чувствую, что заглядываю за край каньона, а на дне находится огромная яма с мячом; я просто хочу нырнуть туда и поиграть.