Приоткрыв рот, Алекс смотрел на меня. Опомнившись, он помотал головой и пробормотал:
— Можно отвести лошадь к воде, но от этого она не станет рыбой.
О чем это он?
— Знаешь, мне кажется, радоваться жизни гораздо приятнее, чем не радоваться.
Философская мысль, ничего не скажешь.
— Ты должен наплевать на все. Должен встряхнуться и снова запрыгнуть в седло.
— Должен?
— Да, — твердо сказал Алекс. — Должен. — Несколько секунд он сердито смотрел на меня, затем лицо его смягчилось. — Согласен, эта маета с Ким и Сарой тебя достала. Но жизнь-то продолжается. Пришла пора собирать лимоны и делать лимонад. Земля все еще вертится. И не забывай, чувак, что с каждым днем мы ближе к могиле. Поэтому carpe diem, дружище! Лови карпа!
— Лови день, — машинально поправил я.
— Чего?
— Лови день. Это латынь. Diem значит день, carpe значит лови, а не «карп», болван. А все вместе означает «лови момент». Карпы и прочие рыбы тут ни при чем, понял?
Алекс прищурился.
— Нет так нет. Главное, что ты сейчас в центре внимания. А такое, между прочим, случается не каждый день. Расслабься. Лови момент. И женщин.
— Не хочу ничего и никого ловить.
— Через «не хочу»!
Мы помолчали. Затем я медленно, точно на меня снизошло откровение, проговорил:
— Ты сказал, я в центре внимания, потому что не смотрю на них, потому что мне они не нужны. Так?
— Так, именно так! — обрадовался Алекс.
— Значит, если я буду знакомиться с намерением… если я буду стремиться к этому… — я выдержал паузу, — я уже не буду в центре внимания, так?
Алекс раскрыл рот, чтобы еще раз восторженно поддакнуть. И тут до него дошло. Он так и замер с открытым ртом, потом буркнул:
— Черт!
По дороге домой моя хандра, которая до этого мне даже нравилась, переросла в настоящую тоску. Равнодушие сменилось осознанием одиночества. Навстречу мне то и дело попадались парочки. Они ворковали, нежно жались друг к другу, держались за руки, а я плелся один, словно неполноценный. Словно меня обделили основным инстинктом. Казалось, что может быть проще, чем главный закон жизни — двое встречаются, сближаются и идут дальше вместе. Но для меня эта простая и обычная вещь почему-то превратилась в неразрешимую проблему. Мужской и женский мир вокруг плодился и размножался, а меня будто высадили на необитаемый остров, где нет ни секса, ни любви, ни женщин.
Отчаяние наваливалось все сильнее. Ответов у меня не было, одни вопросы. За что мне все это? Почему именно со мной приключилась такая гнусность? За какие такие ужасные прегрешения мне выпала доля, достойная Иова? Ну да, я не безгрешен, но в меру, не больше, чем любой другой человек, так почему именно мне достались эти душевные муки?
А что, если это не наказание? Что, если это фарс, идиотская шутка? А может, я просто спятил? Слишком сильное потрясение после измены Ким, и я — бац! — очутился в неком искривленном измерении и теперь все воспринимаю искаженно? Может, я угодил в Бермудский треугольник отношений между мужчинами и женщинами? И действительность — моя действительность! — вывернулась наизнанку, а я стал заложником сюрреалистической реальности, достойной Кафки, Кэролла или Свифта?
Но что, если все еще хуже и я просто то, что я и представляю? Слабый и никчемный человек.
Глава двенадцатая
На двери моего кабинета висела записка: «Тед О’Коннел в городе. Один день. “Койот” в 20.00?»
Я невольно улыбнулся. Давненько я не виделся со стариной Тедом. С тех самых пор, как он со своей женой Кэрри перебрался в Японию. Два года прошло. Время от времени мы переписывались по электронке, но увидеться, ясное дело, приятнее.
Познакомились мы в аспирантуре, Тед тогда только начинал писать для газеты. Мы мнили себя великими писателями и, как все начинающие, стремились к суровой правде жизни. В «Койот» же отправлялись, когда хотелось отдохнуть от снобов, которыми были забиты все бары в окрестностях Колумбийского университета.
Но, как только мы защитились, с «Койотом» было покончено. Сами того не замечая, мы все чаще забивали стрелки в модных заведениях престижных кварталов. И трепались о работе и жилье в Хэмптоне[12], а не о политике и любимых писателях.
Я так и предвкушал, как мы снова будем цедить пиво в полутемном прокуренном зале под заунывное мычание Хэнка Уильямса[13].
12
Район на о-ве Лонг-Айленд, вдоль побережья, где располагаются престижные загородные резиденции и пляжные «домики», среди владельцев которых немало известных людей.