— Вот! — завопил Тед, как будто застукал меня за подделкой документов. — Это в твоем стиле! Конечно, ты ее послал. Ты же всегда так поступаешь. Стоит какой-нибудь девушке запасть на тебя всерьез, как ты сразу делаешь ноги. Разве есть что-то страшнее для Джека Лафферти?
И снова я промолчал. Мы с Тедом не виделись два года, и раз уж ему приспичило помучить меня, пусть потешится, глядишь, быстро надоест.
Но Тед вцепился в меня как репей в собачий хвост.
— Ведь в этом все дело, да?
Я приложился к банке с пивом.
— Я прав?
Тед всегда мнил себя знатоком человеческих душ. Вот и сейчас на его физиономии написано: «Я знаю тебя как облупленного». Но самое гнусное, что он прав. И этот мерзавец действительно знает меня как облупленного. И так было всегда. Хобби Теда — выводить меня на чистую воду. Потому он и стал моим другом, хотя временами я его за это ненавижу. И конечно, мой друг всегда не прочь послушать о моих любовных похождениях. Увы, они разворачивались по одному сценарию.
Я вовсе не западаю на всех женщин, встречающихся на моем пути. И уж тем более не мечтаю каждый раз о любви до гроба. Иногда просто хочется секса. Согласитесь, дело обычное. Но если уж у меня завязывался роман, исход можно было предсказать с самого начала. Бренда — первая серьезная любовь, на первом курсе колледжа. Лора — после третьего курса. Марлена, журналистка, сразу по окончании колледжа. Лесли — на старших курсах в университете. Дальше Синтия из рекламного агентства, не помню, когда именно… Между ними не было ничего общего. Но как только эти неглупые и привлекательные девушки решали, что у нас все серьезно, я быстро терял к ним интерес.
Черт его знает, что они находили во мне. Конечно, я умел ухаживать: шептал на ухо нежные слова, тратился на подарки и старался смешить. Но я всегда держал дистанцию, никогда не раскрывался полностью, не пускал дальше порога своей души. Ни одна из этих девушек не вдохновила меня настолько, чтобы я захотел отдать себя целиком. Ни разу я не терял рассудок из-за женщины. А тех, с кем это происходило, считал слабаками.
И дело не в том, что я боялся этого. Я ничего не имел против сильных чувств. Я даже мечтал потерять голову и начать творить ради женщины всякие глупости. Я готов был глазеть на нее, как последний идиот, где-нибудь в людном месте, не замечая никого и ничего вокруг, я с радостью бы слышал, видел и обонял только ее одну. Я болтал бы с ней целыми днями о всякой ерунде, наплевав на работу и прочие обязанности. Я бы ночами напролет смотрел на нее, оберегая ее сон. Все это я бы с удовольствием проделывал, если бы… если бы встретил такую женщину. Но за все эти годы никто не зацепил мою душу и не перевернул мою жизнь. Мне попадались девушки милые, красивые, неглупые, они были всем хороши, кроме одного — они мне были не нужны.
Секс проще любви. Вот в нем я умел растворяться, умел забыть обо всем на свете, в том числе и о том, что надо держать все под контролем. Мое тело и сознание проваливались в сладкое небытие, и я уже испытывал не просто физическое наслаждение, а настоящую близость. Но секс, увы, быстротечен.
Как и страсть. Меня просто бесит, как быстро проходит страсть. Только что вспыхнула, сплошной восторг и экстаз, и вдруг все испарилось. А вместо страсти остался лишь жуткий выбор между верностью и новыми возможностями. Раньше я думал, что можно нагуляться и перебеситься. Ходить направо и налево, набираться ярких впечатлений. Короче, создать неприкосновенный запас воспоминаний на черный день и только потом связать себя узами брака. Но оказалось, чем больше блудишь, тем больше хочется. И я как буриданова ослица не мог выбрать. Страсть или моногамия. Постоянство или свобода. Как совместить несовместимое? Отдать себя, любимого, единственной женщине, пожертвовав остальными, я боялся даже в мыслях.
Но все это было в прошлом. Далеком-далеком прошлом. До того, как появилась Ким. Но как только мне почудилось, что я все-таки нашел свою единственную, она поспешила окончательно подорвать мою веру в женский род.
Я поднял голову, наткнулся на внимательный взгляд Теда и пришел в себя. Народу в баре набилось под завязку. От гомона закладывало уши, но еще можно было расслышать мурлыканье «старого койота»:
— Допустим, ты прав, что дальше?