— После нашего завтрака в Ривервок я все думала, что если бы я была одинока, то смогла бы вернуться в школу. Мне обычно давались языки. Я могла бы окончить какие-нибудь курсы, освежить свой французский и, возможно, преподавать его. Или я могла бы использовать свои контакты жены политика, чтобы начать оформительский бизнес, специализирующийся на сохранении истории. Полагаю, что мне это было бы по душе.
— С Богом, дорогая! — проговорил он с широко открытыми от удивления глазами.
— Могли бы возникнуть проблемы с деньгами, мне пришлось бы сменить сталь жизни, хотя я получаю небольшой доход от имения отца. Трудно оставить жизнь, на устройство которой отдано двадцать лет, друзей, клубы, комитеты, весь мой тщательно построенный общественный мир. Я не могу обманывать себя, так как знаю, что все это должно измениться. Важным шагом будет также заставить Джоша понять и принять это. Но хуже всего встретиться с Эдисоном и всеми угрозами, которыми он, вероятно, попытается удержать меня от этого шага.
— Если он будет слишком груб или опасен, ты всегда можешь обратиться в полицию или ко мне.
Ее улыбка выразила благодарность на его последнее предложение, но все же она покачала головой:
— Я просто не знаю. Это такая громадная перемена, но раз она началась, ее не остановишь. Правда в том, что я трусиха и всегда ею была.
— Не верю. Чтобы остаться, нужно не меньше отвага, чем чтобы уйти.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — криво улыбнулась она. — Чтобы приехать сюда, тоже нужна отвага, но я не отказалась бы от этого ни за что на свете.
— Я тоже, — отозвался он твердым голосом и готовый сменить тему.
— Весьма галантно.
— Не знаю, почему ты так говоришь, но в голосе твоем звучит намек на раздражение.
— Потому что я знаю, что это не так и сердце твое не здесь.
— Ну так где же мое сердце? — поинтересовался он, поворачиваясь к ней и опираясь на локоть.
— Думаю, там, в Новом Орлеане, с Ривой Столет, — сказала она тихо.
Он моргнул, и под его оливковой кожей проступил румянец.
— Мы друзья, вот и все.
— Да я не возражаю, правда. Я никогда не полагала, что ты умираешь от любви ко мне. — Она протянула руку к темному мягкому завитку у него за ухом.
— Просто то, как ты ее упомянул, заставило меня думать, что ты давно к ней привязан. Так же, как Эдисон, только по-другому.
Он перевел свой взгляд на прекрасный вид за окном.
— Если я привязался к ней, как ты говоришь, то потому, что мне этого хотелось. Казалось, что до тех пор, пока она не свободна, я ничем не рискую. Мне надо было кого-то любить, с кем-то быть время от времени, и в то же время я мог идти своим путем и сконцентрироваться на бизнесе. Что ты об этом думаешь?
Ему действительно хотелось знать, как она рассматривает его ситуацию.
— Не знаю. Думаю, это зависит от того, что ты чувствуешь теперь, когда она овдовела.
— Не уверен. Иногда я думаю, что если бы она когда-либо собиралась сойтись со мной, то давно бы уже оставила Космо Столета, он никогда не был бы препятствием. И я думаю, что не хочу продолжать свой путь в одиночестве. Я хочу иметь семью, детей. Понимаешь, еще не слишком поздно.
— Конечно же нет. Мужчина в пятьдесят и шестьдесят…
Он махнул рукой:
— Знаю я все это, но дело в том, не слишком ли поздно для настоящего брака, такого, когда любовные утехи стареют и седеют вместе, чтобы потом быть вполне созвучными.
— Ну, я же говорила, ты — последний из джентльменов и романтичен до штиблет.
— Если я такой мировой тип, почему же ты отказываешься от меня?
— А я и не отказываюсь, — запротестовала Анна.
— Для меня это так прозвучало, — проговорил он, встретившись с ней глазами.
— Но тебе нужна молодая женщина, которая даст тебе всех этих детей, если ты их хочешь.
У него опустились уголки рта.
— О, если бы у меня была такая жажда произвести на свет маленьких Ромоли, полагаю, я сделал бы это раньше, вместо того чтобы плодить рестораны. Или лучше я стал бы дедушкой, к которому, как ты знаешь, родители отправляют внучат.
— Чтобы стать дедушкой, сначала надо стать отцом, — возразила она.
— Или жениться на ком-нибудь, у кого уже есть ребенок, достаточно взрослый, чтобы быть отцом.
— Ты это не серьезно, — проговорила Анна, колеблясь между кислым юмором и благодарностью.
— Ну вот, опять! Послушай меня внимательно. Ты роскошная, желанная женщина, и часы, которые мы провели вместе за эти несколько последних дней, восхитительны. Они значат больше, чем я могу сказать. Любовь — слово, которого я избегаю, но я знаю, что способен любить тебя почти без всякого поощрения.
Она притворно засмеялась, прикрывая одновременно глаза ресницами.
— Я ведь сама напросилась к тебе на этот уик-энд, разве ты не помнишь?
— Только потому, что я не смел пригласить тебя, не мог подумать, что ты это допускаешь.
В первый раз после того, как они покинули Новый Орлеан, Анна была вполне уверена, что целиком завладела вниманием Данта.
— Как ты хорош для моего эго, среди всего прочего.
— Это вовсе не входит в мои намерения.
— Нет?
— Мои намерения выяснить, можешь ли ты пожелать больше чем уик-энд с седеющим итальянцем средних лет и слишком длинными любовными руками.
— Какая седина? Одна-две сединки. Что же до любовных рук, ты выглядишь как пропорциональная греческая статуя, и я полагаю, ты это знаешь.
Затем она посмотрела на него, всем своим существом ожидая ответа. Слишком скоро зашел разговор о любви или. по крайней мере, слишком быстро для нее, чтобы поверить в это. Однако она хотела этого и хотела сильнее, чем чего-либо за долгое время.
Он встретил ее нежный светло-карий взгляд, видя там тепло и опасение, и в его темных глазах зародилась улыбка. С совершенным тактом он следовал ее подсказкам. Он запустил руку под простыню, покрывавшую ее ниже талии, и с нежной легкостью стал поглаживать чувствительную внутреннюю поверхность бедер.
— Хорошо, будь по-твоему, — проговорил он с притворным вздохом. — Я Адонис, принц, совершенство среди мужчин. Я так обезумел от твоего тела, что, если ты снова оставишь меня с такой святостью, я не отвечаю за последствия. Есть ли во мне что-нибудь, что ты хотела бы переделать по-своему?
— Хорошо, раз уже ты упомянул это…
— Да? — спросил он, воплощая надежду.
— Ну…
— Только скажи мне, что ты хочешь.
Оказывается, открыла для себя Анна, бывают времена, когда экстаз обретает голос, не теряя при этом своей прелести.
Когда Рива вечером в пятницу покинула «Столет билдинг», спустился туман. Раньше гроза омыла улицы, снеся обычные грязь и мусор в сточные канавы. Многие насосные станции низко расположенного города откачивали избыток воды, и все же улицы еще слегка парили, словно город, окруженный чашей из дамб, был гигантским испаряющим котлом.
В дверях ее встретил с зонтом Джордж и проводил в автомобиль. Она поблагодарила его, хотя с такой же охотой ощутила бы капли дождя на лице.
Это был долгий день. Рива чувствовала вину за столь долгое отсутствие в Бон Ви. Она собиралась провести в офисе всего несколько минут, чтобы подписать некоторые неотложные бумаги, но была вовлечена в сотню других деталей. Она должна была это предвидеть, ведь так бывало всегда.
На пути обратно она на мгновение задержалась в офисе Ноэля. Он все еще работал. Когда она сказала ему, что уже пора уходить, он посмотрел на нее как на сумасшедшую. Она не могла понять, означало ли его выражение, что он не может поверить, что она действительно готова уйти, или же он просто не понимает, сколько сейчас времени. Она решила, что второе, поскольку он не больший работоголик, чем она. Во всяком случае, он взглянул на часы, засмеялся и стал собирать бумаги. Она помахала ему и вышла.
Поток машин из города был очень плотным, казалось, все хотели выбраться на уик-энд за город. Условия езды были не из лучших. Ранний дождь налил достаточно воды, чтобы взболтать вязкую смесь бензина, грязи и автомобильных выбросов на дороге, но не достаточно, чтобы все это смыть. Все еще снижающийся туман делал дорогу опасной. Вдобавок затянутое тучами небо вызывало ранние сумерки. Некоторые водители включили для безопасности фары.