И чертыхнулся.
Ноэль намеренно переключил мысли на сына, к его громким и настойчивым вопросам, бросали ли террористы бомбу в папину машину. Просто удивительно, что такие венда происходят именно тогда, когда Констанция и дети находятся здесь, и именно в это время он стал настаивать, что это самое спокойное в мире место, вполне безопасное от подобных гангстерских штучек. Как Пьетро, так и Коралия стали гораздо здоровее, чем в первые дни своего приезда. Они потеряли бледность жителей европейских городов, а их манеры стали свободнее и естественнее. Как раз вчера Коралия на кухне раскатывала с Лиз корж для пирога, не обращая внимания на муку на носу и на платье.
Какой стыд, что Констанция не смогла удержать детей дома, подальше от изрешеченной пулями машины. Но какой сумасшедший этот мир, где шестилетний мальчик знает о пулях, бомбах и террористах! Надо поговорить с Пьетро об этом, чтобы он понял, как редко случаются подобные нападения, и он, еще мальчик, вполне в безопасности. А так ли это? Не свихнулся ли мир?
Но ведь была же причина атаки на Риву. Ноэль был готов поклясться, что это имело отношение к Галланту, мог догадываться о причинах, хотя в насилии было нечто, что ставило его в тупик и заставляло бояться за нее. Ему хотелось, чтобы она доверяла ему, но он полагал, что хочет слишком многого. Ему оставалась роль наблюдателя и ожидающего, что не особенно приятно.
На верхней галерее дома появилась какая-то фигура. Она была бледной и светящейся, похожей на призрак, блуждающий вверх и вниз. Ноэль стоял тихо и всматривался. Через минуту колышущееся видение исчезло. Однако через несколько мгновений оно материализовалось на нижней галерее и сошло под дубы и пальмы вокруг бассейна. Нереальное, оно тем не менее целенаправленно пошло к озеру.
Это была Рива. На ней все еще было кремовое шелковое платье. Материал был достаточно легким, чтобы колыхаться от порывов влажного ветра. Подойдя ближе, она произнесла:
— Извини, если я тебя потревожила, но люди, которые хотят уединения, не должны носить белые шорты в темноте.
— Как ты узнала, что это не Ботинки?
— Я знаю, где Ботинки, он снова пьет на верхней галерее.
— Но одет не во все белое. Я видел тебя там. Ты выглядела как привидение.
— Вероятно, во всем мире причиной половины историй про привидения является какая-нибудь женщина, бегающая вокруг дома в своей ночной рубашке и боящаяся сознаться в чем-нибудь подобном.
— Возможно, — согласился он. — Однако я искал не уединения, а покоя и тишины.
— Тогда я не буду шуметь или, по крайней мере, не задержу тебя. Просто я увидела тебя здесь и вспомнила, что так и не поблагодарила за то, что ты сегодня сделал.
— Я бы и не хотел этого.
— Знаю. Не буду на этом останавливаться, но я благодарна тебе. Я люблю жизнь, а меня могли убить.
— Поскольку я чувствовал, что это вызвало бы значительное ухудшение жизни здесь, и мне этого не хотелось бы.
— Хорошо, я рада, что все уладилось, — проговорила она.
Он ждал, что она продолжит, надеясь, что она скажет что-нибудь о причинах нападения и доверит ему свои страхи, мысли и подозрения. Когда она этого не сделала, в нем пробудилась злость.
— Ты не думаешь, что я обязан знать, в чем все-таки дело?
— А почему ты думаешь, что я знаю? — тихо ответила Рива.
— Я кое-что понимаю в тайнах, я хранил их достаточно.
Ему показалось, что она послала ему в темноте пламенный взгляд. В голосе ее прозвучали интригующие нотки, когда она проговорила:
— И у тебя их много?
— Когда я был маленьким, я привык приходить сюда. Будда был моим другом. Я обо всем ему рассказывал. Мать находила это остроумным, отец трусливым и считал, что я слишком витаю в облаках. Мне было лет восемь-девять, не намного больше, чем Пьетро.
— А я и не предполагала, что Будда может многое рассказать.
— Нет, но он никогда никому ничего не передает, не бывает шокирован и не брюзжит.
— Да, с людьми такое бывает нечасто.
— Верно. Вот почему я все еще прихожу на встречу с ним.
— Он очень стар и, вероятно, многое слышал и повидал за свой век.
Она говорила почти наобум, словно ее мысли были заняты совсем другим. Он сочувствовал ей. Ветер доносил до него ее запах, состоящий из свежевыстиранного хлопка, нежных духов и ее собственного возбуждающего женского аромата.
— Да уж, наверное.
— Я могла бы кое-что сказать ему.
— Правда? — Это было как раз то, чего он хотел, но когда она была так близко, ее доверие не казалось завоеванным.
— Собственно, это не мой секрет, а рассказанный мне Космо.
У Ноэля сдвинулись брови. Ему хотелось видеть ее лицо, но даже в темноте она смотрела в другую сторону.
— И что же это?
— Он сказал, что солгал тебе, уверяя, что я поощряла тебя на этом острове, чтобы поссорить тебя с ним, разлучить вас и самой стать хозяйкой состояния Столетов.
— Да, он говорил мне об этом.
— А ты знаешь, что он уверял меня, будто ты водишь меня за нос, пытаясь поссорить меня с ним, чтобы избавиться от меня?
— Отец был умным, иногда даже слишком. Он тоже боялся потерять тебя.
— Это неправда. Все неправда.
— Я знаю.
— Перед смертью он признался мне также в том, как он поступил с тобой.
— Ему не надо было говорить мне об этом, я всегда это знал. Нужно время, чтобы понять, почему он сказал это.
— Значит, ты ушел ни за что?
— Нет, — четко проговорил он, — это не совсем так.
Она резко повернулась к нему, и вспышка молнии осветила ее бледное, полное боли, лицо.
— Я не хотела отнимать у твоего отца твое место, я лишь хотела разделить его. Я не хотела украсть твое положение в «Столет корпорейшн» или основаться здесь, в Бон Ви. Все досталось мне по заочному решению суда из-за твоего отсутствия.
— А что бы изменилось, если бы я остался?
Наступило минутное молчание, полное невысказанных мыслей. Наконец она произнесла:
— Не знаю, но не все было бы так плохо эти годы.
— Нет, могло быть еще хуже. То, что случилось с нами в тот вечер, могло случиться снова. Отец был бы вынужден терпеть, и это убило бы его. Он обожал тебя. Ты была его скромной молоденькой невестой, которая принесла ему юность, и надежду, и нечто большее, чего я никогда не понимал вполне, но что было чем-то вроде тайного греха. Он был очарован тобой. Я не уверен, что он смог бы жить без тебя.
— Но ты ведь смог?
Он открыл было рот, но не нашел слов. Помолчав, он задумчиво проговорил:
— Ты помнишь тот сарай и как в нем протекала крыша? Было почти как сегодня, с громом, молнией и ветром.
— Тогда было не совсем так, — натянуто проговорила Рива и отошла от него. — Во-первых, был вечер, а не ночь. Во-вторых, мы могли видеть волны на море, а не рябь на прудике.
— Но ты должна признать, что там была вода и жалкое убежище.
— Это был сарай с бамбуковыми стенами и жестяной крышей, а не храм из камня, и пахло там инсектицидами и бензином.
— Если слушать, то можно услышать шелест пальм вокруг пруда, как те, что были на острове. — Ноэль остановился, коснувшись ее плеча. Ветер хлопал подолом ее легкого платья, прижимая его к ее ногам мягким движением.
— Там они были выше и гуще, — возразила она.
— Была буря.
— Она почти утопила нас, чуть не смыла, вместо того чтобы удержать.
— Мы поссорились.
— Но мы не поссорились сейчас.
— Нет? Мне кажется, мы не ладили более двадцати лет, постоянно молча ссорясь.
— Я тогда была замужем, — тихо напомнила Рива.
— А теперь нет, такую разницу я допускаю.
Она взглянула на него.
— Единственное, что осталось почти таким же, это мы двое. Но и мы изменились, стали старше и опытнее, менее податливы чувствам, которых не понимаем и не умеем контролировать.
— Возможно, но ты не можешь отрицать, что все помнишь.
— Нет и никогда не отрицала, — проговорила она уверенно, хотя и дрожащим голосом.