Послышался звук открываемого замка. Эдисон поставил стакан. Когда дверь открылась, он был уже рядом и захлопнул ее за собственной женой. Она обернулась и удивленно посмотрела на него, но в глазах у нее была озабоченность.
— Где тебя черти носили? — спросил он, уперев руки в бока в ожидании ответа.
— Что такое? Что случилось?
— О, пустяки. Всего-то твой муж попал в аварию, а сын отправлен в госпиталь, и тебя при этом нету.
— Джош? Что с ним? Он… Как он?
— Сначала спрашиваю я, — проговорил Эдисон с мрачным удовлетворением, видя паническую озабоченность на ее лице.
— Что? Ты хочешь…
— Где же, черт тебя дери, ты была?
— Я… ездила домой. — Она схватила его руку. — Да скажи же мне, Эдисон!
— Конечно же, ты была дома. Я звонил, и тебя там не было. К тому же если ты ездила домой, то почему не забрала эту бронзовую штуку, которую купила для зимнего садика?
— Если ты звонил, то, вероятно, не застал меня. Я уехала рано и завтракала по дороге. У меня не было причин спешить. А что до херувима, то я хотела его взять, по забыла. А теперь скажи, Эдисон, пожалуйста!
— У твоего сына почти оторвано плечо. Он в интенсивной терапии, состояние стабилизировалось, но он может потерять руку.
Краска оставила ее лицо, она села в ближайшее кресло, уронив сумочку. Не отрывая от него глаз, она проговорила:
— Ты подонок. Ты знал это и не говорил мне, чтобы сначала допросить меня.
— А что такого? Я выяснил то, что хотел, а для Джоша нет никакой разницы.
Анна вскочила на ноги:
— Но для меня разница есть!
— Почему? Тебя достаточно долго не было, когда ему было больно, а ты была ему нужна. Что значат несколько минут туда-сюда?
— Кто с ним сейчас?
— Никого. Он там один, потому что его мать…
— У него есть и отец тоже! Почему ты не там? Вместо этого ты предпочел напиваться?
— Я напился потому, что нуждался в этом. А здесь я потому, что хотел выяснить, где, черт возьми, тебя носит.
— Это так важно? Джошу нужен там кто-нибудь?
— Да, ты. Ты — мать.
— Мне следовало бы знать, что ты все вывернешь к своей выгоде. Ты никогда не принимал никаких точек зрения, кроме своей. Ты никогда не интересовался ничьими желаниями, кроме своих собственных.
— Ах, извини меня! Я чуть не погиб сегодня вечером. От этого можно стать обидчивым и раздражительным.
— Ты всегда такой или еще хуже, но я тебе этого никогда не забуду.
Он хмыкнул, поднял свой стакан и сделал глоток.
— А что такого, если муж выяснял, что делала его жена?
Анна бросила на него долгий взгляд. Вдруг она издала звук, который был словно эхо его собственного презрительного смешка.
— Да ты и не узнал ничего! Я не была дома, я была в Колорадо.
Она отвернулась от него и пошла к двери. Тремя шагами он нагнал ее и схватил за руку.
— Что значит Колорадо? Что, черт возьми, ты там забыла?
— Если это тебе так надо, я там переспала с любовником. А теперь пусти! Мне надо видеть своего сына.
— Пустить? Я из тебя дерьмо выбью, сучка! Что это ты такое рассказываешь?
— Правду. Но я никогда не ожидала, что ты признаешь ее, так как тебе правда совершенно не нужна.
— Ты хочешь сказать… Я тебе не верю!
— Почему? — Анна смотрела на него в упор. — Потому что это угрожает твоему эго? Ты думаешь, что лишь тебе одному можно забираться в чужие постели?
— Потому что ты фригидна!
— О, нет! Если я была фригидна, то только потому, что ты никудышный любовник. Я это прекрасно поняла в этот уик-энд.
Он почувствовал, словно ему дали под дых.
— Ты не можешь… ты не… — начал он в замешательстве.
— Могу и делаю. И делала не раз. Ну а теперь дай дорогу. — Анна высвободила руку.
Эдисон швырнул стакан, который упал на ковер и покатился в спальню, затем подошел к ней, повернул к себе лицом и ударил кулаком так, что она врезалась в дверь и медленно сползла по ней и дальше по стене. Он схватил ее за волосы и поднял.
— Кто он? — проскрежетал он. — Кто этот тип?
В глазах у нее была боль, и на скуле появилось красное пятно с синим отливом, и все же ей удалось вымучить улыбку:
— Иди к черту!
— Я выясню это, и тогда он горько пожалеет.
— На твоем месте я была бы осторожнее. Как бы не пожалел ты сам.
Хватка его ослабла, а черты лица напряглись.
— Он что, так влиятелен?
— Скажем, у него тоже есть друзья, — Такие, что чуть не убили твоего сына, пытаясь убрать меня?
Она посмотрела на него. В глазах ее был ужас, зрачки расширились, и прежде чем сказать, она облизнула губы:
— Ты не хочешь…
— Авария не была несчастным случаем.
— Это не он, — прошептала Анна. — Он не мог, не Дант.
Эдисон удивленно хрюкнул, затем, оттолкнув ее, громко рассмеялся.
— Он, вероятно, не стал бы для тебя. Но, может быть, и сделал так для Ривы Столет.
— О чем ты говоришь? — В словах была бравада, но глаза выдавали уныние.
— Думаю, ты догадываешься, но неважно. Иди, повидай Джоша, а затем поговорим. Это долгий разговор.
Она распрямилась, поправила волосы, огляделась и нашла свою сумочку, подняла ее и повесила через плечо. Затем повернулась к двери и, держась за ручку, бросила:
— Означает ли это требование, что ты хочешь остаться со мной и продолжать этот брак?
— Это предполагает, что ты должна знать свое место, которое рядом со мной во всем.
— Странно, но мне так вовсе не кажется. Ты знаешь, люди вроде нас редко говорят то, что думают, и думают то, что говорят. Все говорят красиво, чтобы скрыть грязь и низость. Или же пытаются сгладить все, чтобы избежать трудностей и сделать жизнь легче и приятнее. Но подспудно грязь все равно остается. Я пытаюсь жить тем, что под поверхностью, Эдисон.
— Ты моя жена, вот и все.
— Несмотря на почерневший нимб? — с издевкой спросила она.
— Мы вернемся к этому позже.
— Мне надо покаяться? Извини, но у меня нет настроения это делать. Этот брак, если его так можно назвать, окончен.
— Ты не можешь оставить меня и перспективу стать женой губернатора, и уж не из-за этого проходимца, владеющего харчевнями, полными наркоты.
— Может, да, может, нет, но я не хочу оставаться с мелким эгоистичным человеком, который не в состоянии контролировать свои страсти, желания и даже собственные оргазмы.
— Ну вернись! — проговорил он, сжимая кулак и поднимая его к ней.
Она вышла, тихо закрыв за собой дверь.
Эдисона охватило ощущение, что с ним плохо обошлись. Кто-то попытался его убить, сын полуживым лежит в госпитале, а эта фригидная сучка, его жена, вдруг нашла кого-то, кто разогрел ее. Его карьера в опасности из-за катастрофы и того, что публика будет ставить под сомнение его способность к управлению. Будто этого недостаточно, так еще жена угрожает сделать его посмешищем и лишить всяких шансов на выборах, уходя от него.
Он взглянул на часы, затем растянулся на кушетке и взял дистанционное управление телевизора. Включил новости. Рассказывали какую-то политическую историю из Вашингтона, затем с экрана на него глянуло его собственное лицо. Крушение самолета, плохая погода, слишком медленное приближение к взлетной полосе. Показали снимок обломков, от вида которого у Эдисона побежали по спине мурашки, и он поразился, как при этом мог кто-то остаться в живых! Затем показали, как он поспешил в госпиталь, когда носилки с Джошем внесли в машину «скорой помощи». Боже, каким диким и потрясенным он выглядел! Он даже не может припомнить, что там были камеры. Если бы он это понял, то вел бы себя гораздо выдержаннее. Женщина-комментатор лучилась симпатией, но все изменилось, когда она заговорила о возможности расследования обстоятельств аварии.
Расследование! Надо подумать. Кто-то собирается разузнать об автопилоте. И что тогда? Нельзя ли тот факт, что он был испорчен, обратить к своей выгоде и использовать, чтобы привлечь симпатии избирателей? Или же расследование приведет к вопросам, которых он не желал, открыв крышку на бочонке со змеями, что так долго держали закрытым?
Когда картинка на экране переключилась на сцены повреждений от торнадо в Техасе, он выключил телевизор. Боже, он вспотел, и ему это не нравилось. Эдисон потер руку о руку, чтобы устранить влагу с ладоней. Сжал кулак, снова разжал и посмотрел на руку.