Не думай об этом, приказала себе Софи. Он всего-навсего предложил подвезти тебя. Он просто такой же, как ты, присяжный заседатель. Фермер в отвратительном галстуке.
Когда они вышли из здания суда, Софи, вдохнув прохладу раннего апрельского вечера, немного расслабилась. В воздухе витали знакомые запахи бензина, нагретого солнцем камня и всякой еды, готовящейся в соседних ресторанах. На ферме у Гэри, наверно, пахнет по-другому — травой, всякими букашками и вспаханной землей. Большинству людей, очевидно, нравится именно сельский воздух, а вот Софи больше по душе город — большие дома, сутолока, асфальт и несмолкаемые звуки улицы.
У здания суда было припарковано несколько автомашин, и среди них Софи заметила довольно потрепанный пикап, как раз такой, на каком, по ее мнению, должен ездить фермер.
Однако, к удивлению Софи, Гэри остановился за несколько машин от пикапа и открыл дверцу сверкающего «сааба» с откидным верхом.
— Это ваша машина? — изумилась Софи.
— Видимо. Ключ вроде подходит.
— Выглядит совершенно новой.
— Я на ней езжу уже четыре года, но на той неделе заплатил Тиму кучу денег, чтобы он ее как следует помыл и отполировал. А что вас смущает?
— Я ожидала нечто совсем другое.
— Что именно? — улыбнулся Гэри.
— Не знаю. Наверно, грузовик с кучей навоза в кузове.
— Да, мне приходится возить навоз. Но думаю, здесь в суде, где полно всех этих адвокатов, его и так достаточно.
— Вы не очень-то жалуете адвокатов, не так ли?
— Допускаю, что иногда они нужны, — пожал плечами Гэри, — но не тогда, когда гребут деньги за то, что полощут прилюдно чужое грязное белье…
— Мы не будем это обсуждать, — прервала его Софи.
— Вы правы. — Гэри отъехал от стоянки. — Вам придется показывать мне дорогу.
— После перекрестка — направо, и у следующего светофора — снова направо.
Гэри кивнул, и какое-то время они ехали молча, как бы опасаясь, что могут опять коснуться темы суда. У первого же светофора Гэри засучил рукава рубашки, после чего Софи уже не могла думать ни о его ферме, ни о его сыне, ни о процессе, который им не велено обсуждать, а только о сидящем рядом с ней мужчине — его длинных ногах, слегка взлохмаченных волосах, мятой рубашке и ужасном галстуке, шершавых пальцах, от одного легкого прикосновения которых ее окатила волна желания. Что же она почувствует, если его губы, сложенные сейчас в ироническую улыбку, вдруг коснутся ее губ?
Она вспомнила тепло его бедра, когда он сидел рядом во время просмотра видеофильма, и спокойную уверенность его ладони, отгородившей ее от остальных пассажиров в лифте. Ей вдруг страстно захотелось не простого прикосновения, а настоящей ласки. Чтобы он гладил ее руки, лицо, шею…
Софи отвернулась к окну, чтобы он не заметил, как она покраснела. Что это с ней? Интересно, предложил бы он подвезти ее, если бы думал, что фантазия заведет ее столь далеко?
— Поверните направо на следующем углу.
— Простите?
— Сейчас направо.
Что-то в ее голосе заставило Гэри бросить на Софи пристальный взгляд.
— Вас что-то беспокоит?
— С чего вы взяли? Просто… немного устала.
— Вы красивая женщина.
— Не говорите так, — вспыхнула Софи.
— Но это правда.
— Гэри, мы оба в жюри присяжных, и нам ничто не должно мешать. Это наш гражданский долг и…
— …когда живешь в демократической стране, то у тебя есть определенные обязательства, — закончил Гэри.
— Такое впечатление, что вы это уже говорили.
— Раз сто, если не больше. Сыну. Поверьте, я понимаю возложенную на нас ответственность. Но я всего лишь высказал свое мнение по поводу вашей внешности. Если бы вы ответили «спасибо», это была бы самая нормальная реакция.
— Спасибо, — вздохнула Софи. — Вы заставляете меня чувствовать себя неловко.
— Это вы почему-то придаете излишне большое значение моим словам.
— Просто мне трудно будет работать в жюри, если я буду думать, что вы…
— …решил за вами приударить, — подсказал он. — Не буду. Я всего-то и сказал, что вы красивая.
Но в том, как он это сказал, было нечто большее, и она это поняла.
— Мы приехали. Вот мой дом, — прошептала Софи.
Гэри остановил машину и собрался открыть дверцу, но девушка почти машинально схватила его за руку.
— Погодите. — Софи хотела тут же отдернуть руку. Правда, хотела. Но в мгновение ока Гэри перехватил ее и, сжав пальцы, обернулся к своей попутчице.
— Вы тоже это чувствуете? — Гэри посмотрел на нее пристальным взглядом.
— Нам не следует этого делать.
— Что именно? Мне известна по крайней мере тысяча вариантов, но я пока не знаю, который выбрать.
Медленно, так медленно, что Софи, словно под гипнозом, не нашла в себе сил пошевелиться, Гэри приблизил к ней лицо и прижался губами к ее рту.
— Значит, вы выбрали этот вариант, — успела произнести Софи за секунду до поцелуя.
Господи… Этот человек не только совершенно неприлично красив для мужчины, у него не только самый обаятельный на свете голос и неотразимая улыбка. Он еще и целуется бесподобно. Просто восхитительно. В его поцелуе таилась такая чувственность, что ей стоило большого труда сидеть тихо и не двигаться. Она не только не могла дышать, она просто забыла, как это делается. Ее еще никогда так не целовал ни один мужчина, тем более такой, как Гэри. Разве имеет значение, что он практически ей незнаком, что живет совсем другой жизнью, чем она, что на нем совершенно отвратительный галстук и что оба они заседают в одном жюри?
Имеет! Еще как имеет! Их могут арестовать. Наверняка существует закон, по которому члены жюри не имеют права целоваться, пока не закончен судебный процесс! За ними придут судебные исполнители, наденут на них наручники и отведут в тюрьму — ее в женскую, а Гэри — в мужскую, и они больше никогда не увидятся. Ей придется ходить в оранжевой холщовой робе, она лишится своего магазина, не говоря уже о том, что пострадает ее репутация. А родители Митчела будут торжествовать: «Мы ведь говорили, что она не подходит нашему сыну. Мы принадлежим к сливкам общества. Сливки — это верхний слой, а она так низко пала — связалась с фермером и теперь гниет в тюрьме».
— О Боже, нет, — простонала Софи, оторвавшись от губ Гэри. — Этот вариант был явно неудачным.
— У меня есть в запасе еще девятьсот девяносто девять, — тихо рассмеялся Гэри. — Может, попробуем?
— Нет, Гэри, не будем. Спасибо, что подвезли. — Софи выскочила из машины и опрометью бросилась к дому. Она почувствовала себя в безопасности, только когда закрыла за собой парадную дверь и услышала шум отъезжавшей машины.
Кто бы мог подумать, что гражданская обязанность быть в жюри обернется для нее таким испытанием…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Что случилось? — спросил Тим.
— О чем ты?
Что могло случиться? Сейчас семь утра, встает солнце и жизнь прекрасна. Гэри погулял с собаками, накормил их, сварил кофе. Надел чистые джинсы, накрахмаленную рубашку, завязал галстук. Затем выпил две чашки кофе, съел банан, а сейчас собирается ехать в Кэмбридж, в суд.
Где будет Софи Уоллес…
— Ты пел, — обвиняющим тоном заявил Тим.
— Я? Так рано? Исключено.
— Я же слышал. Какую-то старую песню, что-то из «Битлз». — Все, что случилось до его рождения, Тим считал «старым». — Вчера ты возмущался тем, что тебе придется участвовать в суде присяжных, а сегодня… И ты пропустил игру, а я был назван лучшим игроком нашей команды.
Я тоже вышел на старт, подумал Гэри, вспомнив о вчерашнем поцелуе. О мягких губах Софи, ее сдержанном вздохе, волнующем аромате духов. При этом воспоминании Гэри вдруг показалось, что джинсы стали ему немного тесноваты.
Все эти годы без Мэг он не был монахом. Но ни одна женщина не вызывала в нем такого волнения, не влекла к себе так, как Софи. Было забавно наблюдать, как она то взрывается от негодования, то, без всякого перехода, впадает в тихую задумчивость или непринужденно болтает, а через минуту сосредоточенно о чем-то думает и строчит в своем блокноте.