– Дед… А когда круг рисуют на земле – это зачем?
Дед скосил на Юстина здоровый глаз:
– Да разные заклятья бывают… От чужого уха, или от чужого глаза, или от дурного помысла. А тебе зачем?
– Да так, – сказал Юстин, и дед не стал расспрашивать. Вздохнул только и вернулся к своей работе – рубашку штопал.
– Да так, – повторил Юстин виновато. – Девушка тут была…
Дед поднял бровь.
– Да, – Юстин поерзал. – И главное, непонятно, откуда взялась. Ноги нежные, туфли господские, новенькие. Ни экипажа, ни лошади, платье такое, будто только что из дому. На берегу следов нет… Я специально на берег ходил. Песок нетронутый с прошлого дождя…
– Горевестники, – сказал дед, пряча лицо глубоко в бороду. – Так я и знал.
– Так ведь нету никакого горя…
– Девушка ниоткуда – это не радость, сынок. Радость – это когда девушка настоящая, здоровая, усталая, потом пахнет, когда ты знаешь, чья она и откуда пришла… А это не девушка, сынок, это мара, или русалка, или еще какая-то гадость, ты вот что… Давай-ка оберег тебе сочиню какой-нибудь.
– Она живая, – растерянно возразил Юстин. – Ноги расцарапала… И тяжелая такая…
Дедова бровь поднялась еще выше.
– Она на меня с дерева упала, – виновато пояснил Юстин.
Здоровый дедов глаз смотрел пристально, слепой – отрешенно.
Всю следующую неделю шел, иногда прекращаясь, дождь. Трава в саду поднялась по пояс; паук-предсказатель упрямо сидел в левом нижнем углу паутины, что во все времена означало облачность, дожди и непогоду.
Дед все-таки уехал на ярмарку. Угнездился в телеге, прикрывшись от неприветливого неба куском рогожки, и Юстин на несколько дней оказался ответственным за все хозяйство и всю скотину.
Поздно вечером, закончив наконец-то все дела и забравшись на холодную печку – они с дедом никогда не топили летом – Юстин долго мерз, кутался в отсыревшее одеяло, стучал зубами и, вспоминая Аниту, сжимал в кулаке изготовленный дедом оберег – смолистый шарик с торчащими из него перьями.
Наутро небо было чистое, ясное, и прежде чем паук-предсказатель успел перебраться из левого нижнего угла в правый верхний, весь двор и весь мир оказались залитыми солнцем.
– Стой!
Девушка вздрогнула и остановилась. Платье на ней было уже другое – зеленоватое, с высокими пышными рукавами.
– Не ходи сюда, – сказал Юстин. – Откуда ты снова взялась? С неба?
– Извини, – сказала девушка, чуть помолчав. – Я думала… Ну если я так тебя возмущаю самим своим видом – я уже ухожу.
– Погоди, – сказал Юстин в замешательстве. – Я только хотел… Ты нежить?
– Что? Опять?! Королева наездников я, ты сам сказал… Прощай.
– Да погоди ты! – рассердился Юстин. – Я по-человечески с тобой… Я тебе колбасы принес. Я ее сам нечасто ем. А тебе принес – хлеба, сыра, молока… колбасы… А ты куда девалась? И как после этого поверить, что ты не нежить?
– А, – Анита запнулась. – Я в самом деле… Ты извини. Мне надо было быстро уйти… – и она опустилась на траву, прямо где стояла, и приглашающе похлопала по земле рядом с собой.
Юстин потрогал оберег на шее – и сел. Анита тут же вытащила свой ножик и заключила их обоих в круг.
– Мне надо было уйти, – повторила Анита. – Понимаешь… Я человек, такой же, как и ты. Можешь мою руку потрогать – теплая… Это что у тебя, оберег? Я его хоть на себя надеть могу, и мне ничего не сделается. Потому что я человек.
– А куда ты девалась? – мрачно спросил Юстин.
Анита вздохнула:
– Ну, есть у меня один… способ… Я на солнце смотрю.
Юстин невольно поднял глаза к ясному небу. Зажмурился:
– Я тоже иногда смотрю… Через стеклышко. Ну и что?
Анита кивнула, будто обрадовавшись:
– Вот-вот… Через стеклышко. И я…
Она коснулась цепочки на шее – на цепочке болталось закопченное стеклышко, очень темное, круглое, с отшлифованными краями.
– Я смотрю через него на солнце, и оно переносит меня домой, – шепотом объяснила Анита. – А если солнца нету… Я тогда, помнишь, когда наездники… Я на закате не ушла, хотела поближе на них посмотреть. А утром были тучи… А если тучи, я не могу попасть домой. И если бы я тогда, в тот просвет, солнце не поймала – неделю мне тут сидеть, а отец… Он, в общем, не понял бы.
Юстин молчал. Смотрел на круглое стеклышко.
– Это заговор? – спросил наконец.
Анита усмехнулась:
– Скажешь такое… Это не заговор. Это магия.
– Да? – Юстин повел лопатками, будто от холода.
– Ничего особенного, – с напускным равнодушием сказала Анита. – Посмотришь – и дома…
– А можно мне посмотреть?
Анита отпрянула. Быстро спрятала стеклышко за вырезом платья:
– Ты что, хочешь оказаться у меня дома?
В голосе у нее был такой ужас, что Юстин помрачнел:
– А… Что?
– Ничего, – сказала Анита. – Просто… ни к чему это.
– А оно только к тебе домой переносит?
– Отсюда – да, – кивнула Анита. – Из дома – в любое… место. То есть, конечно, не в любое, но… во многие места. Надо захотеть… если старое место – то вспомнить. Если новое – представить…
– Значит, – сказал Юстин, – значит, сегодня ты захотела вернуться сюда?
Анита отвернулась:
– Да… Чего особенного?
– А зачем? За черешнями? Понравилось?
Она покосилась на него почти неприязненно:
– Знаешь… Если все время шутить одинаково, то шутка становится… чем-то совсем другим, тебе не кажется?
– Ну, извини, – сказал Юстин, чувствуя себя дураком.
– Мне здесь понравилось, – сказала Анита просто.
И в полной тишине этого утра они замолчали. Надолго.
Анита сидела вполоборота к Юстину. Русые волосы были не распущены, как в прошлую встречу, но аккуратно подобраны гребнями. В мочке розового уха поблескивала зеленая искорка-серьга. Анита смотрела мимо Юстинова взгляда – вдаль.
– Знаешь, – сказал Юстин, – наверное, тебе не следовало вот так, сразу, открывать свою тайну кому попало. Другой человек мог бы… обидеть тебя. Отобрал бы стеклышко, разбил… И что?
Анита удивленно на него покосилась:
– Ты думаешь, я дура? Я же вижу, с кем говорю… Ты же мне колбасу принес, вот какого ты лешего потащил колбасу незнакомой воровке? А?
– Ну… наверное, ты права, – смущенно согласился Юстин. – Наверное…
Снова замолчали.
– А я один остался, – сказал Юстин. – Дед уехал на ярмарку… Раньше завтрашнего вечера и ждать нечего.
– Слушай, – после паузы сказала Анита, и голос у нее был почти торжественный. – Послушай… Покажи мне, как вы живете, а?
Юстин опасался, что Огонек не примет нежданную гостью – но тот, хоть и не радовался особенно, команду послушал и убрался под порог, звеня цепью.
Анита, как оказалось, совсем не боялась собак.
Она восхищалась козами, курами, она заглядывала в печь, с восторгом брала с руки грубые тарелки и миски, залезала на лавку, чтобы понюхать пучок сушеных трав под потолком:
– Здорово!
Юстин стеснялся их с дедом дома – убогого, не очень чистого, сырого и темного. Юстин не понимал, где должна была вырасти девушка, с таким интересом разглядывающая печной ухват; против Юстинового опасения, дедовы «штучки» (заготовки для оберегов, лягушачьи кости, перья диковинных птиц, клубки цветных ниток и заговоренный воск) нимало Аниту не заинтересовали. Расписные деревянные ложки увлекли ее куда больше; правда, за все время, пока Анита изучала дом, двор и сарай, между ней и Юстином не было сказано и двух слов – Анита всякий раз останавливала Юстина, когда тот пытался что-то объяснить:
– Потом…
Потом они вышли во двор, Анита изъявила желание сесть на землю, и Юстин подстелил ей рогожку. Анита дождалась, пока рядом усядется Юстин, и вытащила свой ножик.
Юстин смотрел, как она вырезает круг. Краем сознания прошла мысль, что к дедовому возвращению надо будет затереть след ножа на земле.
– Спасибо, – сказала Анита. – Жалко, что печку растопить нельзя. Мне хотелось бы посмотреть, как туда дрова бросают.