Бадра, почувствовав облегчение, прильнула к своей кормилице.
— Я умираю, — прошептала она, — умираю!
Служанка, уложив святую невинность, решила, что Бадра плачет от унижения… «Он отверг редчайшую жемчужину Мазуны!» — твердила она про себя.
Вскоре один из приближенных «сына дьявола» явился сообщить, что прибыла целая делегация мазунцев во главе с каидом-кулугли и что шериф принял их.
— Сколько этот пес, сукин сын, жалкий прислужник христиан, дал тебе за твою дочь, какой выкуп ты получил, ты, служивший в свое время славным повелителям?
Каид Бен Кадрума, низко склонив повинную голову, вынужден был назвать цифру.
— Тебе придется заплатить вдвое, чтобы получить обратно дочь и спасти свою честь!
Затем каждому из именитых граждан пришлось самому договариваться о выкупе той или иной женщины, которая вместе с другими дожидалась решения своей участи чуть поодаль. Шериф с презрением препоручил вести эти переговоры своим лейтенантам.
— Стоит нам только оступиться, и эти коварные предатели завтра же явятся, чтобы побольнее укусить нас, да еще позовут на помощь французского полковника!
— Да можно ли сердиться на этих мавров, — заметил кто-то, ведь они от отца к сыну, из поколения в поколение только и делали, что дрожали от страха!
Всем пленницам, которых, за исключением Бадры и дочери аги, собрали возле усыпальницы святого Сиди Бен Дауда, где еще накануне водрузили ярко-красное знамя шерифа, сообщили, что не пройдет и часа, как привезут выкуп, и тогда они получат свободу…
Некоторые из них расцарапали себе лицо и шею, оставив кровавые отметины, ведь их мужья или сыновья остались непогребенными на поле брани. Другие, из числа родственниц невесты, не выражали ни страха, ни печали. С невозмутимым видом они терпеливо дожидались, лишь вздыхая порой от усталости. Время от времени одна из них что-то шептала, и все они буквально сгорали от любопытства: как знать, уж не собирается ли шериф или кто-то из его грозных адъютантов оставить у себя двух девушек — во всяком случае, самую красивую, Бадру?
Вскоре под большим секретом стало известно, какую сумму пришлось заплатить каиду. И горожанки, забыв об усталости прислужник из усыпальницы велел приготовить для них кускус[48] с курицей, — заважничали, как будто бы добродетель и красоту, хранимые пуще всяких драгоценностей, можно было оценить в золоте!
Близилась вторая ночь привала. Шериф решил, что они покинут бивуак на следующее утро. Смеркалось, когда вернулись посланные им разведчики: новость о его победе, рассказывали они, повергла в ужас гарнизоны аль-Аснама, Милианы, Тенеса… Полковник уже направил гонцов к генералу де Буржоли и командиру войск, стоявших в Тенесе. Французы собирались двинуться в путь завтра же, самое позднее — через два дня.
— Мы пройдем по территории бени хинджей, а оттуда вернемся к флиттасам, — заявил Бу Маза.
Привезли золото из Мазуны. Горожан с их сокровищами оставили на ночь дожидаться решения своей участи.
— Мы не грабители и не разбойники, а суд Всевышнего может подождать!
Прибыл лейтенант Бен Хенни, вождь соседних с Тенесом племен, он подтвердил, что мавры древнего Тенеса, так же как и Мазуны, только и говорят о появившемся вновь шерифе. Две самые большие мечети буквально сотрясались от трепетных молитв! То страх, а то огонь вновь обретенной веры заставляли дрожать эти пришедшие в упадок города.
— Прав был святой Сид Ахмед бен Юсеф, когда смеялся над ними в своих знаменитых речениях! — прошептал кто-то рядом с шерифом, но тот даже не улыбнулся.
Иса бен Джинн наклонился к нему: — Господин, пришло время вернуть женщин. Мои люди пересчитали дуро[49] выкупа. Все в порядке!.. Будет на что удвоить численность твоего войска в сохранивших нам верность племенах до самого Мостаганема; может, даже тебе удастся соединиться с эмиром!
Шериф молвил своим тихим голосом:
— Говорят, что его гонец, который везет письмо, уже близко!.. Займись женщинами! — Затем, помолчав немного, добавил: — Оставим дочь аги! Она все не унимается, пускай же кровь девчонки сохранит память об отце!.. Дарю ее тебе!
Иса склонил голову в знак благодарности за такой подарок. Потом сказал:
— Вот мое предложение: верни жен и дочерей мазунцев, но только без драгоценностей!.. Они наверняка стоят не меньше того, что мы от них уже получили!
— Недаром тебя прозвали «сыном дьявола», — с улыбкой ответил шериф. Поступай как знаешь. И забирай добычу себе!
Пленницы выходили одна за другой, каждая закутанная в цветное или белое покрывало не первой свежести. Они представали перед Исой бен Джинном в сопровождении четырех стражников. Шауш[50] в парадной одежде, но без оружия, поджидал их.
— Каждая из вас должна снять с себя все свои драгоценности и отдать их шаушу! Если кто-то замешкается или пожадничает, я собственной рукой сорву с нее одежду! — провозгласил громовым голосом Иса.
Началось нечто невообразимое, послышались крики, вопли. Но когда один из воинов Исы бен Джинна, подняв вверх ружье, выстрелил несколько раз в воздух, сразу же воцарилась мертвая тишина.
Шауш в сползавшем ему на лоб ярко-красном тюрбане, пряча в пышных усах улыбку, уселся, поджав ноги, и, изображая из себя кади,[51] стал ждать.
— Бандиты! Разбойники с большой дороги! — прошептала одна из женщин.
Но другие тотчас зашикали:
— Несчастная, придержи свой язык, ты что, хочешь нашей погибели?
Каждая женщина, завернувшись в покрывало, делавшее ее безликой формой, приближалась медленно и торжественно. Затем откуда-то из-под полы высовывалась рука и роняла диадему, брошки, пару халхалов, три, четыре или пять перстней… За ней почти тут же следовала другая. Счет велся безошибочно, на дощечке записывалось количество драгоценностей и их наименование.
Операция эта длилась больше часа. Шериф тем временем прогуливался на своем коне рыжей масти чуть поодаль.
Но вот внезапно все замерло, остановилось: из палатки командира с открытым лицом выходила невеста. Она нарочито надела все свои драгоценности. В руках у нее была диадема. Она пришла последней и выступала весьма торжественно. Казалось, она одна несла на себе все драгоценности города. «Из-за нее все наши беды!» — воскликнула одна из мачех.
Бадра шла с опущенными глазами, как будто наизусть знала путь. Ее кормилица, шедшая следом, причитала со слезами: неужели у девушки никогда не будет свадьбы?.. Шериф, собравшийся было удалиться, остановился, созерцая красочную сцену, а свет зари таял, растворяясь за живой изгородью из кактусов.
Бадра в нерешительности замерла перед Исой бен Джинном, не осмелившимся вымолвить ни слова; глядя на нее с восхищением, он тоже решил стать безучастным зрителем.
Величавым жестом она плавно опустила свою диадему можно было подумать, что она находится в спальне для новобрачных, затем положила слишком тяжелые серьги, четыре, пять, нет, шесть жемчужных ожерелий, потом по меньшей мере с десяток брошек и еще… «Аллах! Аллах!» вздыхал шауш, потребовавший другой ящик. Великолепие драгоценностей и ослепительная красота самой невесты настолько ошеломили писаря, что он забыл вести положенный учет.
На девушке не осталось ничего, кроме легкого платья в мягкую складку и жилета с широкими газовыми рукавами.
Резким движением она сняла, чтобы положить ее рядом с другими драгоценностями, шитую золотом островерхую шапочку — вырвавшись на волю, ее густые черные волосы рассыпались по плечам. Затем, проворно наклонившись, она сняла свои туфли зеленого бархата, тоже шитые золотом. И таким же точно мягким движением танцовщицы спустила на бедра пояс из тяжелых старинных монет. Потом, снова наклонившись, она схватила свои халхалы, чтобы протянуть их как бы украдкой совсем оторопевшему шаушу. И тут послышался топот копыт. Это Бу Маза ускакал прочь на своем коне.