Взволнованная мольба, прозвучавшая в словах этого человека, словно он был моим другом или возлюбленным, помогла мне выбраться из непроглядного мрака на свет. Я почувствовала себя вдруг свободной и отмела прочь ненасытную любовь, несущую омертвение. Смеяться каждый день, танцевать, бродить бесконечно по улицам. Ведь мне, в сущности, ничего, кроме солнца, не нужно.
Итак, два вестника явились мне в начале и на исходе этой мрачной любовной истории. Никто из чужих людей никогда не соприкасался со мной так близко.
Мой старший брат Абделькадер ушел в горы, с тех пор прошло довольно много времени. И все-таки французы добрались до нас, а жили мы в зауйе[54] Сиди М'хамед Аберкан… Французы пришли и сожгли наш дом. Мы остались ни с чем среди почерневших камней…
Второй мой брат, Ахмед, тоже ушел. Мне было тринадцать лет. И снова пришли солдаты и опять наше жилище сожгли. Добрые люди помогли нам отстроиться. Прошло какое-то время — может, с год.
И вот на дороге в соседнем лесу солдаты наткнулись на партизан. В тот же день они ворвались к нам. Они искали «вещественные доказательства» и нашли: у нас хранилась кое-какая одежда «братьев»[55] и даже пули. Они забрали мою мать и жену моего брата и в третий раз сожгли наш дом.
А вечером пришли «братья». Они отвели нас в горы, в дуар[56] Сиди бу Амран. Мы успели добраться туда еще до рассвета. Партизаны стали искать нам жилье, а мы ходили следом за ними все вместе: женщины, мой престарелый отец и младшие братья.
Сначала тамошние жители не хотели нас принимать.
— Придут солдаты и нас тоже сожгут! Не хотим, чтобы эти люди здесь оставались! Зауйа сгорела, и наш дуар тоже сгорит!
Они долго сопротивлялись. Но Си Слиман и Си Хамид (Си Буалема к тому времени уже арестовали) стояли на своем:
— Эти люди останутся у вас! Ничего не поделаешь!.. Ну а если кто-то из вас боится, что ж, пускай идет к врагам и сдается, если, конечно, захочет… А эти люди останутся здесь!
Так мы поселились там. А связь с «братьями» у нас сохранилась. Мы все работали. Но французы и сюда добрались и все сожгли. Тогда-то сын Хамуда и решил сдаться.
Французы приказали всему населению спускаться вниз, в долину. А мы вместе с нашей матерью, которую уже освободили, все-таки остались на месте. Ночью мой брат Ахмед да упокоит Аллах его душу — отправился на поиски другого пристанища для нас.
Но он не успел отвести нас туда. Незадолго до рассвета нас окружили враги. Они потребовали:
— Спускайтесь вниз, как все остальные!
Когда пришли солдаты и стали поднимать меня, я закричала:
— Не пойду!
Тогда один солдат схватил меня за одну руку, второй за другую, но я все не унималась, кричала. Так меня и вывели из дома.
И вот нас повели вниз. По дороге пришлось переходить уэд, а накануне лил сильный дождь. Вода так и кипела в потоке. Один из солдат поднял мою младшую сестренку, чтобы перенести ее. Она стала отбиваться изо всех сил:
— Не трогай меня!
А это был человек из отряда арабской конницы, перебежчик.
— Это почему же? Мы ведь хотим помочь вам! — воскликнул он, думая, что и в самом деле оказывает услугу.
Тут-то я и вмешалась:
— Она же сказала, чтобы ты не трогал ее, вот и не трогай!
Ну, добрались мы до деревни Марсо. Нас поместили в какой-то клетушке: всюду цемент, и стены серые, и пол такой же… Холод, да еще детской мочой пахнет — так мы и провели ночь.
А наутро к нашей двери подошла старушка, жившая где — то совсем рядом, и прошептала:
— Я ухожу работать в поле! Попросите, чтобы вас выпустили, не сидите там!
Мы вышли. Нас разделили: женщин с ребятишками в одну сторону, нескольких стариков в другую. Потом всех нас отвели на окраину деревни и разместили в палатках. Там, думали они, им легче будет следить за нами.
Прошло несколько дней. Мы наблюдали за охранниками, замечали, в какое время они делают обход. Чтобы как-то просуществовать, нам надо было хоть немножко работать. Кое-кто из женщин ходил собирать колосья, но только на самом краю поля. Маленькие ребятишки плакали целыми днями. Уцелевшую скотину и кур быстро прирезали.
Вскоре с гор мне передали: «Ты нам нужна здесь, возвращайся вместе с одной из твоих сестер!» Я готова была плясать от радости и изо всех сил сжала губы, чтобы удержаться от нашего традиционного «ю-ю».
И еще я узнала, что мой младший брат прятался неподалеку оттуда. Мне удалось незаметно ускользнуть; весь день я искала дорогу и не могла найти. Я совсем выбилась из сил, и вечером мне пришлось вернуться, но я твердо решила снова уйти и снова искать… Через два дня я опять отправилась в путь и стала искать, но и на этот раз все было напрасно. Вернувшись, я застала мать в слезах, она молча вытерла лицо и ни о чем не спросила меня.
На третий раз я нашла, кого искала. Со мной была моя сестра, она младше меня на год. Я тут же спохватилась:
— Ступай назад! Ты должна вернуться!
Я вдруг подумала, что мать останется одна с малышами. Кто ей поможет?.. Только в момент окончательного ухода я поняла это. Сестра неохотно подчинилась мне. Наверное, потом она на меня сердилась.
После нескольких часов пути мы с проводником прибыли к партизанам. Среди них находился мой брат Ахмед. Он обнял меня и сказал так:
— О сестра, как я рад, что вижу тебя, когда гляжу на тебя, мне кажется, я вижу свою мать!
Я заплакала, сама не знаю почему. Я была счастлива, что он жив-здоров, и все-таки плакала, обнимая его…
— С тех пор мы с Ахмедом не расставались. В этой группе партизан были и другие девушки, чуть-чуть постарше меня: две из Шершелла — Насера и Малика — и еще несколько из окрестных сел.
Вскоре один из партизан сдался и привел к нам врагов, но не в первую, а во вторую ночь. На рассвете солдаты окружили нас.
Уж не знаю как, только наши часовые заснули. В ту ночь как раз мой брат Ахмед и еще один партизан отправились за пропитанием. На обратном пути они обнаружили, что враг рядом. Бегом они бросились к нам и стали кричать:
— Выходите! Живее выходите!
Едва мы выбрались из своих укрытий, как началась стрельба. В то утро я чувствовала страшную усталость и не могла бежать, ноги не слушались меня — может, потому, что это была первая моя тревога…
— Беги, да беги же ты! — кричал мой брат, чуть ли не подталкивая меня сзади.
— Не могу! Беги ты первый! Я — за тобой!
— Беги, сестренка! — молил он, уходя, и голос его до сих пор звучит у меня в ушах. — Если тебя поймают, то будут пытать!
Он бежал впереди меня и вдруг упал: пуля попала ему в ухо. Он упал как раз передо мной… Упал лицом вперед и, падая, опрокинул парнишку, который поранился о камень. Но тот сразу вскочил.
Мы с ним снова бросились бежать; я плохо знала местность и старалась не отставать от мальчика. Пули так и свистели вокруг нас. Бежали мы долго; кроме мальчика, я ничего перед собой не видела… Потом я осталась одна; я продолжала бежать вдоль уэда, направляясь к лесу за холмами. И вдруг ощутила тишину вокруг себя; тут я остановилась.
Я пыталась сориентироваться. Оттуда, где я находилась, виднелось несколько хижин, и я подумала: «Должно быть, это Трекеш». А я знала, что люди в этом дуаре были на стороне Франции. Повернув в другую сторону, я пересекла поле и спряталась в роще. Вдалеке послышался какой-то шум, похожий на шум самолета. Я свернулась клубочком и не высовывалась из своей норы.
Неподалеку от этого места сходились две дороги, я видела, как на перекрестке промелькнули мужчины в военной форме и быстро исчезли. Внезапно я закашлялась и страшно испугалась, что меня могут услышать. Тогда я нарвала дубовых листьев (говорят, что они помогают от кашля) и молча стала жевать их. Так я и сидела там, не двигаясь, и даже немного соснула.
Настала ночь. Услышав вой шакала, я проснулась, мне стало страшно. А шакал все выл… Выбравшись из укрытия, я осторожно пошла в сторону одной из дорог. Сначала я заметила вдалеке огонь пожара, а потом на лугу увидела двух или трех брошенных коров. Я остановилась ненадолго, чтобы погреться возле них, но потом испугалась, как бы кто не пришел за скотиной и не выдал меня, и снова двинулась в путь… Чуть подальше я встретила еще несколько коров, которые тоже, наверное, бежали от пожара, но уже в другом месте… Я дрожала от холода, ведь стояла зима, дождя, правда, не было, но в канавах и на камнях лежал снег.