«Жизнь и страдание, небеса и ад — вот что хочу я чувствовать. В таком климате я хочу жить, а не при умеренной температуре, в которой окружающие нас дураки и ходячие куклы проживают отведенный им срок. Я люблю, чтобы жить, и живу, чтобы любить...»
«Я люблю тебя так, как любить должно: сверх меры, до отчаяния, до безумия. Есть две вещи, которые никогда не должны быть посредственными: поэзия и любовь...»
«Смотри на меня как на существо, пораженное роковым недугом, и обращайся со мной со всей нежностью и заботой, которые дарят умирающим...»
«Ты не стоишь той боли, которую мне причиняешь... ты не заслуживаешь страданий, которые я пережила. Прощай — я люблю тебя, где бы я ни была...»
Сердце д’Аламбера было разбито. Друзья говорили ему, что он чахнет, оплакивая женщину, чье чувство к нему переменилось. «Я знаю,— вздыхал д’Аламбер.— Она изменилась, но я — нет. Она больше не жила для меня, но я по-прежнему жил для нее. С тех пор как ее больше нет на свете, я не знаю, зачем мне жить».
Другой королевой салона, также изменившей любовнику, не разбив, однако, его сердца, была жизнерадостная актриса мадемуазель Кино, основавшая в 1741 году шумный Club du Bout du Banc[200] вместе со своим эксцентричным любовником, графом де Кейлюсом. Этот курьезного вида человек, ходивший в толстых шерстяных чулках и тяжелых башмаках, в старом коричневом пальто с латунными пуговицами и широкополой шляпе, побывавшей под снегом и дождем, был, казалось, самым неподходящим любовником для молодой актрисы, чье остроумие граничило с непристойностью. Кейлюс был коллекционером произведений искусства, критиком-исскусствоведом — одним из самых проницательных в то время, много ездил по миру, страстно любил музыку и живопись. Связь с мадемуазель Кино была для него чудесным приключением, и он бросился в эту новую, захватывающую жизнь со всей страстью неизлечимо любознательного человека. Ради любимой он стал драматургом, театральным художником, бутафором и актером-любителем.
Члены салона, «оставлявшие свою скромность в гардеробной вместе со шляпами и пальто», были полны решимости обсуждать все темы, какие только существуют в природе, а особенно — связанные с любовными отношениями и их «логическим концом». Обеды проходили бурно. Дюкло состоял членом этого клуба и был единственным из присутствующих, способным переговорить мадемуазель Кино. После ужина гости садились записывать рассказанные за вечер соленые анекдоты. В конце концов Кейлюс опубликовал их под заглавиями Fetes roulantes и Echos de la S. Jean[201]. Увы, Кейлюс, поссорившийся с несколькими членами клуба, так что они покинули компанию, надоел мадемуазель Кино. Короткая и бурная жизнь веселого Club du Bout du Banc закончилась, но мадемуазель Кино до последней минуты не теряла присутствия духа. Однажды в 1783 году (ей тогда было девяносто лет) она пригласила в гости свою подругу мадам де Вердэн. Та изумилась, увидев на ней нарядный жакет, весь в розовых лентах, и воскликнула: «О, я никогда не видела вас такой кокетливой!» Мадемуазель Кино ответила: «Я принарядилась, потому что собираюсь сегодня умереть». Она совершенно спокойно скончалась в тот же вечер.
«Брак как его понимают в высшем обществе,— писал Шамфор{173},— есть узаконенная непристойность».
После церемонии многие малолетние невесты возвращались в свои монастыри, чтобы продолжить обучение. Так, свадьба мадемуазель де Шуазель, которую в четырнадцать лет обвенчали с ее кузеном, продолжалась больше недели, и в течение этого времени новобрачных не оставляли tete-a-tete[202] ни на один миг. Новобрачную отослали обратно в аббатство Блуа сразу же по завершении свадебного пиршества. А мадемуазель де Бурбон выдали замуж за маркиза де Месма, когда ей было двенадцать лет. «Он был очень стар и некрасив,— говорила она,— и я его ненавидела». Она также в свадебную ночь вернулась в монастырь, отказавшись поцеловать своего мужа. Несколько лет спустя она нашла утешение в обществе виконта де Сегюра, ставшего ее любовником. Маленькая хрупкая Розали де Рошешуар также в нежном двенадцатилетнем возрасте стала графиней де Шинон; после свадебного ужина муж покинул ее, чтобы отправиться с друзьями в длительную поездку по Европе.
Родители по-прежнему деспотически распоряжались судьбой своих отпрысков, хотя ситуация, описанная Виктором де Бледом, должно быть, представляла собой крайний случай: сын президента Дижонского парламента спросил: «Отец, правда ли, что вы собираетесь женить меня на мадемуазель Такой-то?» — на что отец ответил: «Занимайтесь своими делами, дитя мое!»
Имел место также известный случай с месье де Бедуайе, чей брак с Агатой Стикотти был аннулирован парламентом по требованию его родителей. Он был лишен наследства и вынужден покинуть страну. Но человек — испорченное существо. Когда сын этого господина женился, не спросив согласия отца, тот, в свою очередь, добился, чтобы брак был расторгнут!