Месье Карону было шестьдесят шесть, когда Бомарше писал ему из Испании: «Мадам Анри — симпатичная вдова, вы знаете друг друга двадцать пять лет. Вы могли бы быть счастливы с ней: разве не приятен союз, основанный на взаимной нежности? На Вашем месте я бы знал, что мне делать, но распутывать этот клубок не по мне, у меня своих дел выше головы». Месье Карон показал это письмо мадам Анри, своей старой приятельнице, и оба от души посмеялись над ним. Однако через два года они поженились. Но вскоре месье Карон опять овдовел и женился в третий раз уже в возрасте семидесяти семи лет, не известив об этом Бомарше. На сей раз часовщик ошибся в своем выборе. Скупую старую деву, ставшую его третьей женой, интересовали только деньги.
Бомарше также дал хороший совет своей избалованной сестре, прозванной «Буагарнье», которая поначалу отвергла сделанное ей его другом Мироном предложение руки и сердца. «Он обладает хорошими качествами, на которые можно положиться,— писал он ей.— Когда речь идет о союзе, который заключается на всю жизнь, добродетель и постоянство имеют важное значение. О, я знаю, что Мирон временами несколько склонен к педантизму, и, возможно, он к тому же немного неловок... но скоро Вы это исправите». В итоге мадам де Мирон стала хозяйкой очаровательного салона и принимала участие в представлениях пьес театра масок, которые Бомарше сочинял для мужа Помпадур, не жалевшего денег на развлечения в своем замке Этуаль.
Ну а что же сам Бомарше? Женщины никогда не играли ведущей роли в его жизни; несмотря на разумные советы, которые он беспрестанно давал другим, его собственное отношение к любви, похоже, было типичным для восемнадцатого века: чувственным, языческим и легкомысленным. Он говорил: «Занимаясь литературой, прекрасной музыкой и иногда — прекрасными женщинами, я отдыхаю от финансовых дел». Ум Бомарше редко когда не был занят деловыми соображениями, и его письма о любви были не очень-то поэтичны.
Первая из серьезных любовных интриг была у него с Полиной, молодой креолкой с острова Сан-Доминго, которая, кажется, была влюблена в него до сумасшествия, пока не отдала предпочтение одному из его друзей. Бомарше не желал связывать себя обязательством жениться на Полине, пока не пошлет кого-нибудь на Сан-Доминго за исчерпывающими сведениями о собственности, находящейся в ее владении, и эта задержка охладила пыл юной леди. Для Бомарше слово «любовь» было синонимом тщеславия и себялюбия — amour propre[215]; должно быть, по этому поводу они с Ларошфуко сошлись бы во мнениях. «Любовь,— писал он Полине,— есть распространение amour propre на заслуживающий того предмет». Когда креолка в конце концов вышла замуж за друга Бомарше, он в качестве свадебного подарка преподнес жениху тщательно составленный счет своих расходов, связанных с делами Полины в Сан-Доминго.
Все три супруги Бомарше были зажиточными. Две первые умерли молодыми, а третья пережила его. Она великолепно управлялась с делами мужа в тяжелые времена Революции, когда тот ненадолго уехал из страны. Все эти вещи представляются нам весьма прозаичными, и, вне всякого сомнения, такими и были. Но перейдем к той стороне характера драматурга, которая роднила его с Фигаро: во-первых, расскажем о его схватке с герцогом де Шольном за мадемуазель Менар, бывшую актрису,— эту схватку Бомарше описал в показаниях, которые он дал полиции, и она ничуть не уступает сцене из его пьесы.
Наш герой был на дружеской ноге с этим вельможей, пока де Шольн, видя интерес, который мадемуазель Менар, его любовница, проявляла к Бомарше, внезапно не воспылал бешеной ревностью. Герцог был столь вспыльчив и так грубо обходился с несчастной актрисой, что она попросила Бомарше больше не приходить к ней. Потом она укрылась в монастыре и оставалась там до тех пор, пока не решила, что герцог угомонился. Вернувшись в свою квартиру, мадемуазель, однако, вскоре пригласила к себе Бомарше. Тот из преданности — и из вежливости — написал герцогу, предлагая заключить «договор о мире», но, не получив ответа в течение нескольких месяцев, счел себя вправе возобновить дружбу с этой очаровательной женщиной.
Одиннадцатого февраля 1773 года взбешенный герцог, прослышав об этих визитах, вознамерился убить Бомарше. Вот как начался этот захватывающий день, говоря словами верного Гудэ-на, который также дал письменные показания полиции. Эти два показания дают нам яркую картину жизни восемнадцатого века:
«В прошлый четверг, в одиннадцать часов утра, я пришел к мадемуазель Менар с письмом от месье Бомарше. Я сел в кресло в ногах ее постели, и она начала плакать и рассказывать, какие ужасные вещи говорил герцог о месье Бомарше. Внезапно в комнату вошел сам герцог. Я встал, чтобы уступить ему мое место. “Я плачу,— сказала мадемуазель Менар,— и я попросила месье Гудэна убедить месье Бомарше опровергнуть те смехотворные обвинения, которые вы против него выдвинули”.— “А какая в этом необходимость? — воскликнул герцог.— Какая может быть необходимость защищать себя такой каналье, как Бомарше?” Мадемуазель Менар отвечала, шмыгая носом: “Он — дворянин”.— “Ха, тогда я его люблю! — поднимаясь со стула, вскричал герцог.— Вы меня позорите. Я буду драться с ним на дуэли”. Все, кто был в комнате: подруга мадемуазель Менар, служанка и дочь мадемуазель (которую она родила от герцога) испустили громкий крик. Мадемуазель Менар соскочила с постели, я бросился вслед за герцогом, который захлопнул передо мной дверь. Я побежал назад, чтобы успокоить женщин, а затем — в дом Бомарше, решив любой ценой предотвратить поединок. На улице Дофины возле площади Бюсси мне попалась навстречу карета моего хозяина. Взобравшись на подножку, я сказал: “Герцог вас ищет, он хочет с вами драться. Поедемте со мной домой, и я вам расскажу, что случилось”.— “Невозможно,— ответил Бомарше,—я должен председательствовать на заседании Capitainerie[216]”. (В числе постов, которые он занимал при Людовике XV, была и должность capitaine[217], в обязанности которого входило разбирать нарушения законов об охоте, совершенные в королевских владениях в окрестностях Парижа.)