Платья были длинными, а нижние юбки — многослойными, пышными и распаляющими воображение. В дождливые дни мужчины, сидя на террасах кафе, не отводили глаз от мокрой блестящей мостовой, выжидая, когда дама подхватит юбки перед тем, как перейти улицу. Что за момент! Какой кусочек нижней юбки она позволит увидеть, высоко ли обнажит лодыжку?
Это была эпоха вуалей, и считалось, что у поцелуя через вуаль восхитительный аромат. Ванны по-прежнему были роскошью, и скромные женщины не снимали сорочек, даже принимая ванну совершенно одни. Ванные комнаты были в немногих домах.
«Живя у своих французских знакомых на авеню де Вильер,— писала мисс Безэм-Эдвардс,— однажды после полудня я услышала такой оглушительный грохот, шум и лязг на парадной лестнице, что в тревоге открыла дверь. “Это всего-навсего ванна мадам”,— с улыбкой сказала горничная, распахивая входную дверь пошире. Тут же в дом вкатилась огромная ванна, а следом за ней вошли слуги с бидонами воды и нагревательным аппаратом. Четверть часа спустя моя хозяйка нежилась, вытянувшись во весь рост в роскошной ванне, заплатив, полагаю, всего три или четыре франка за удовольствие, которому она предавалась большую часть второй половины дня».{247}
Мужчины носили усы и обращались с ними как с близкими друзьями — отращивали, холили, фабрили. Месье Бурнан рассказывает{248}, как один из его знакомых, красавец гусар, обладатель «Маркиза» — так он величал свои роскошные усищи, на которые уходила уйма времени и денег (на экзотические духи), в один ужасный день подпалил кончик уса щипцами для завивки. Вместо того чтобы немного укоротить усы, достигавшие внушительного размера, лейтенант предпочел сбрить их совсем — и был вынужден уйти в отставку, поскольку бритые лица в армии были запрещены. Вскоре после этого он умер от огорчения... В усах было нечто явно эротичное. Женщин они доводили до экстаза, и как никого — героиню написанного в форме письма к подруге рассказа Мопассана La Moustache[270]. Я не могу удержаться, чтобы не процитировать несколько пассажей:
«Право, мужчина без усов — уже не мужчина. Я не особенная поклонница бороды; она почти всегда придает неряшливый вид, но усы,— о, усы на мужском лице совершенно необходимы! Нет, ты и представить себе не можешь, до какой степени эта маленькая щеточка над губой приятна для глаз и... полезна для... супружеских отношений. <...>
О дорогая Люси, никогда не позволяй целовать себя безусому мужчине; его поцелуи совсем безвкусны, совсем, совсем! Про-падает вся прелесть, вся мягкость и... пикантность, да, пикантность настоящего поцелуя. Усы — необходимая приправа. <...>
А на шее! Да чувствовала ли ты когда-нибудь прикосновение усов к своей шее? Это ощущение пьянит, пронизывает судорогой, опускается по спине, сбегает к кончикам пальцев, заставляет извиваться, подергивать плечами, запрокидывать голову; хочется и убежать, и остаться; это восхитительно волнующе! Упоительно!
К тому же... но, право, я не решаюсь... Любящий муж — любящий, что называется, как следует — умеет находить уйму таких местечек для нежных поцелуев, таких уголков, о которых сама бы и не подумала. Так вот, без усов и эти поцелуи очень много теряют во вкусе, не говоря уже о том, что они становятся почти неприличными! Объясняй это как знаешь! Что касается меня, то я нашла этому следующее объяснение. Губа без усов кажется голой, как тело без одежды, а ведь одежда всегда нужна — хоть в самом небольшом количестве, а все-таки нужна! <...>
Помимо всего прочего, усы мне нравятся уже тем, что в них есть что-то французское, подлинно французское. Они достались нам от наших предков — галлов — и всегда были выражением нашего национального духа», — восклицает в заключение экзальтированная героиня.
Месье де Мопассан не возражал против тени усов даже на губках у женщин. В Linconnu[271] он писал: «На губе у нее было слабое подобие усиков, которое пробуждало мечты, подобно тому, как начинаешь мечтать о любимых лесах при виде стоящего на столе букетика...»