Худ, пьян — какой уж есть, и не стыжусь.
Кобель я, вот с сучонкой и лижусь.
В одно воскресное утро 1254 года Маргарита Прованская, супруга Людовика Святого, отправилась к мессе в одну из больших парижских церквей, взяв с собой вместо обычной свиты одну лишь фрейлину, которая села слева от королевы. Справа расположилась элегантная парижанка в подпоясанном золотым кушаком платье с длинным шлейфом — ее королева после благословения удостоила поцелуя, как требовал того обычай.
В тот же день, позднее, во дворец донесли, что «дама» эта была проституткой, одевшейся, вопреки правилам, «подобно обыкновенной честной мещанке».
«Нельзя ли издать законы получше? — вопрошала своего богомольного супруга королева.— Вы должны что-то сделать с этими женщинами». Маргарита испытывала искреннее негодование из-за случившегося в церкви, но в то же время радовалась возможности занять короля делом, которое бы отвлекло его от навязчивой идеи отречься от мира и доживать свой век в монастыре. Людовик никогда не одобрял тех своих рыцарей, которые были завсегдатаями борделей. Когда одного из его вассалов застали в походном борделе в окрестностях Кесарей, ему предложили на выбор два наказания: тот должен был либо согласиться на то, что его проведут вокруг лагеря в одной рубашке на веревке, обвязанной вокруг причинного места, либо покинуть армию, оставив королю своего коня и доспехи. Рыцарь выбрал последнее.
Если Людовик был возмущен уже тем, что его жена поцеловала проститутку, то результаты проведенного расследования, касавшегося привычек этих «веселых женщин», еще больше шокировали его. Он узнал, что проститутки благоденствовали под юрисдикцией roi des ribaudes{38}, провозгласив своей покровительницей святую Марию Магдалину. Церковь на улице Жюсьен была отдана им со дня ее основания в двенадцатом веке, там женщины зажигали свечи перед витражом с изображением святой Марии Египетской, готовой сесть в лодку и приподнявшей юбки гораздо выше колен. Надпись внизу гласила: «В уплату за перевоз святая предлагает лодочнику свое тело».{39}
Людовик спешно издал ряд строгих правил, которые в конце концов пришлось смягчить. Во-первых, он приказал людям воздерживаться от сдачи домов проституткам, а затем изгнал их из города. (В результате проституток развелось вдвое больше, чем прежде, и в закон пришлось внести изменения. Отныне домовладельцы должны были платить особый налог, шедший на нужды казначейства.) Однако большинство проституток покинули Париж. Они поселились в маленьких домиках, которые назывались bards, добавление уменьшительного суффикса превратило это слово в bourdeau, или bordel — слово, сохранившееся в языке и поныне.
Париж уже тогда славился своими проститутками. Клирик Эли в своей интерпретации Искусства любви Овидия сообщает читателям, что для того, чтобы выбрать себе подходящую любовницу, второго такого места, как Париж, не найдешь, а желчный проповедник Жак де Витри осуждал городские коллежи, «где проституция трудится рука об руку с наукой; где студенты на втором этаже проходят курс теологии, а на первом — курс распутства».
Вийон говорит, что служанки встречались со студентами в погребах, пока хозяева спали, и описывает дикие оргии, происходившие там — за полночным ужином с квартами вина и сырными пирогами следовала lе jeи de l’апе[48] (осел считался чрезвычайно похотливым созданием).
Ставни борделей низшего разряда красились в зеленый цвет, ставший цветом порочной любви, в этом же значении зеленый цвет стал элементом различных эротических выражений. Tomber 1а cotte verdiere[49], например, означало «опрокинуть в траву нагую женщину».
Проститутки занимались своим ремеслом на определенных улицах, в особых домах, которые открывались с восходом солнца и закрывались на вечерней заре. (Согласно постановлению парламента Бордо, изнасилование проститутки за пределами ее «территории» каралось смертной казнью через повешение.)
Постепенно в печально известные места свиданий любовников превратились бани. Эти заведения вскоре стяжали ту же репутацию, что и хамамы арабских стран. В рыцарском романе Flamenca герой выкапывает подземный ход от своего особняка до находящейся рядом бани, которую часто посещает его возлюбленная, и появляется перед ней «в сорочке и штанах тонкого полотна, в тунике из восточного шелка, расшитой цветами, и в льняном колпаке, чтобы не запылить волосы, идя по недавно вырытому ходу». Однако на самом деле безнравственным целям служили лишь немногие бани, имевшие особое разрешение, владельцы которых должны были платить налог. Они платили меньше, если их девушки отказывались работать, как они часто делали это на Святую неделю и Пасху. Некоторые бордели на это время закрывались, тогда как в Авиньоне любой, кто был замечен в посещении борделя в Великую Пятницу или на второй день Пасхи, подлежал публичному телесному наказанию.