Любовники Ренессанса уже не были робкими, ожидавшими приказаний у ног дам средневековыми подростками. Они смело спорили с дамами, сидя в креслах лицом к лицу. Чувства теперь не только изливались в поэтических гиперболах, но и упоминались в разговоре. Спустившись с высот поэзии к прозе гостиных, любовь неизбежно утратила часть своего волшебства и юношеской застенчивости. За плотно закрытыми окнами она от недостатка свежего воздуха сделалась немного анемичной. Ей почти не позволяли даже бросить взгляд на природу. Достойным упоминания исключением была беарнская возлюбленная Генриха IV, Коризанда де Граммон, ностальгически писавшая о буковых лесах, в которых когда-то бродили вместе счастливые любовники: «Места Ваших прогулок становятся краше день ото дня. Я могу рассказать Вам о них много нового, ибо это мое основное местопребывание». Однако большинство влюбленных, кажется, предпочитали встречаться в помещении, что отражало их общее отношение к любви. Любовь утратила свежесть и непосредственность.
С другой стороны, эта тенденция способствовала обузданию жадной импульсивности молодых людей, у которых, как замечал Ронсар, страсть бурно струилась в жилах. В конце века Бероальд де Вервиль — перу которого принадлежит множество гривуазных историй — признавал, что новый вид любви, культивировавшийся в дамских гостиных, разительно отличается от прежнего, дерзкого, «горевшего пламенем греха. Любовь есть доброта, проявляющаяся в милосердных деяниях».
Во Франции, где женщины живут честно и не имеют иной защиты, кроме собственных сердца и добродетели, мужчины были обязаны штурмовать этот бастион с соблюдением всех форм приличия; взявшись решить эту задачу, они проявили такую изобретательность и находчивость, что превратили ее решение в искусство, которое вряд ли даже известно другим народам.
Юэ. Traite de Гorigine des romans[114]
После войн и анархии шестнадцатого столетия Франция была готова принять эпоху дисциплины. Первая половина семнадцатого века была отмечена сознательными усилиями, направленными на установление порядка в литературе, правлении страной, манерах и языке — с немногими провалами вроде регентства бестолковой вдовы Генриха IV — Марии Медичи. Чтобы остановить сползание страны обратно в хаос, требовался ум решительного государственного деятеля, каким был Ришелье (1585—1642). Этот кардинал — герой, наделенный сильной волей, похожий на персонажей, созданных гением драматурга Корнеля,— был характерным представителем своего блестящего поколения.
В 1636 году появилась пьеса Сид. В 1637-м Декарт{97} опубликовал свое Рассуждение о методе, в котором побуждал людей полагаться на их собственный разум и суждение. Классический (литературный) язык, искусства, рационалистическая философия, самодержавное правление — таковы были приметы grand siecle[115].
Ришелье сменил фаворит Анны Австрийской, кардинал Ма-зарини{98} (слабовольный Людовик XIII умер в 1643 году), и сразу же силы аристократической анархии, подавленные Ришелье, вновь подняли голову, спровоцировав истощавшую силы высшего дворянства маленькую и смехотворную войну, нареченную Фрондой{99}. Дамы и любовные интриги служили декорацией для этой комической оперы. Мазарини скончался в 1661 году, когда Людовику XIV было двадцать три года. Мазарини и Фронда привили королю недоверие к аристократии и премьер-министрам. Поэтому на следующие двадцать пять лет символом эпохи классицизма стал молодой король, выигравший три войны (организованных Лувуа под командованием Тюренна и Конде{100}) и блиставший в Версале — на великолепной сцене, специально для него выстроенной. Корнель{101} вознес любовь на Олимп, и Король-Солнце даже в супружеской измене был величествен, как Юпитер. Что же до конца его царствования... но нет, не теперь. Вернемся назад, к первым годам семнадцатого столетия, и посмотрим, что представляла собой любовь при дворе.
Многочисленные книжные полки заполнены повествованиями о жизни и любви трех королей: Генриха IV, Людовика XIII и Людовика XIV, правивших Францией в семнадцатом веке, но вспоминают все это время как lе grand siecle Людовика XIV. Впечатлявшая, несмотря на небольшой рост, фигура этого монарха (чего стоили точеные ноги короля), великолепие его пышного двора, гении, творившие в его эпоху, затмили менее утонченных предшественников Короля-Солнца — убитого в 1610 году талантливого гасконца Генриха IV и его угрюмого сына, Людовика XIII, прозванного «целомудренным» (несмотря на подозрения в содомии), которому, по словам современника, «потребовалось три года, чтобы стать мужем, и двадцать три года, чтобы стать отцом». Но почва была хорошо подготовлена предшественниками великого монарха. Популярность Генриха IV укрепила связь между двором и народом, ослабевшую при надменных Валуа.