Однако он настаивал на исполнении заповеди, воистину достойной пера Корнеля: «Вы должны быть такой же храброй, как мужчина, в Вас больше не должно быть ничего женского». Они придавали друг другу силы, и, как пишет Е. К. Сандерс в биографии святой Шанталь, «стремление ее души к небесам пробудило в нем способности, дотоле дремавшие, и он начал делать стремительные успехи, как только его дух и разум вступили в свободный союз с родственной душой, которую для него предназначил Господь»{141}.
«В конце концов,— писал он,— мы оба целиком, безраздельно, безоглядно, принадлежим Господу и не желаем ничего, кроме позволения принадлежать Ему. Если в наших сердцах окажется хоть одна ниточка любви, не связанная с Ним и не принадлежащая Ему, мы должны немедленно вырвать ее оттуда. Поэтому да пребудет с нами покой».
Но пришло время, когда Франсуа почувствовал, что Жанна стала слишком зависеть от него, настолько, что он не должен был более руководить ее работой и духовным развитием. Возможно, он опасался, как бы его привязанность к ней не превратилась в обычную слабость вместо того, чтобы быть источником силы. Их отношения достигли высшей точки, исполнив свое особое предназначение.
Итак, в 1616 году в Уитсантайде Франсуа принял решение об уединении и отречении от земного. «Моя дорогая матушка,— писал он Жанне, занятой организацией нового ордена,— Вы не должны более рассчитывать на людскую помощь; Вам надлежит отречься от всего, что Вы имели до сих пор, и повергнуть себя, слабую и одинокую, на алтарь милосердия Божия, оставаясь лишенной всего и не требуя от людей никакой симпатии, выраженной в словах или поступках. И далее Вы должны оставаться безразличной к тому, что Он может даровать Вам в будущем, не задумываясь о том, есть ли Ваша заслуга в том, что Вы получили то, в чем нуждались. Иначе Вам остается лишь тщить себя надеждой подняться над собой».
Жанна шла тернистым путем, каким идут святые, но ответ, данный Франсуа, показывает, что она по-прежнему оставалась человеком, и прежде всего — женщиной с ее неутолимой жаждой ласки и нежности: «Я рада, что Вы продлите Ваше уединение, так как Вы по-прежнему сможете посвящать его потребностям Вашей души. Я не говорю слово «нашей», ведь я не могу употреблять его более, поскольку чувствую, что теперь не составляю часть этой души, я лишена всего, что для меня было самым ценным. Как глубоко вонзился нож, отец! Сегодня мне кажется, что у меня в душе не осталось ничего. Нетрудно отказаться от внешних удобств, но отделиться от тела, опуститься в самую глубину души, что, как мне кажется, мы сделали,— страшно, это столь же тяжко, сколь невозможно жить без благодати Небесной. Отец, я не буду искать встречи с Вами без Вашего позволения... Кажется, будто я вижу наши души слитыми воедино в полном смирении перед Всевышним».
Франсуа, который, вероятно, предвидел уготованное им духовное будущее, отвечал: «Все происходит так, как и должно происходить, матушка. Вы должны оставаться нагой, пока Господу не будет угодно вновь Вас одеть. Господь любит нас, матушка, и желает, чтобы мы принадлежали ему всецело. У меня, благодарение Богу, все хорошо, в глубинах моего сердца пробиваются ростки осознания новой силы, благодаря которой я смогу лучше служить Богу в оставшиеся мне дни».
В последний раз они встретились три года спустя в Лионе. Это была всего лишь короткая беседа, в которой речь шла о делах ордена. Франсуа настоял на том, чтобы отложить все личное до следующей встречи (она должна была состояться позже в Ан-неси). Жанна провела Рождество в Гренобле, а когда молилась за Франсуа в День избиения младенцев, в ее ушах отчетливо прозвучало: «Франсуа больше нет». (Таким же сверхъестественным образом о смерти святого было сообщено тем, кто особенно его любил: брату Луи, послушнице сестре Анне Кост и его племяннику, Шарлю Огюсту, который был опасно болен, но исцелился в тот момент, когда видение дяди предстало перед ним.) «Сердце мое,— писала Жанна,— никогда еще не знало столь страшного удара и вместе с тем — такого успокоения».
Франциск Салеский был одним из первых моралистов, которые действительно любили женщин. Он высоко ценил брак и советовал мужьям пользоваться своим авторитетом, не прибегая к насилию. Другой его прекрасный совет, которым те, к сожалению, пренебрегали, гласил: «О мужья, если вы желаете, чтобы ваши жены были вам верны, подавайте им добрый пример собственным поведением». Он призывал мужей и жен укреплять в себе любовь друг к другу и возвышенно относиться к браку — революционные наставления, принесшие свои плоды лишь три века спустя,— и советовал им чаще ласкать друг друга и целоваться. Читателей того времени шокировали такие замечания. Франциск очень тонко анализировал любовь, считая ее не состоянием, а скорее способом развития личности, в котором многие люди никогда не продвигаются дальше «самого начала»{142}.
Свободная любовь: Нинон де Ланкло