— Отпустите меня, — прорычал мальчик.
Его руки дрожали, кулаки были прижаты к бокам, лицо было грязным и покрытым сажей. Невозможно было сказать, какого цвета у него волосы или даже точно, какой он национальности. У него был колоритный южный акцент, я поняла это даже по нескольким его словам. Очевидно, он был здешним жителем, но оставался ещё миллион вопросов.
— Ни за что, — ответил Хендрикс. Его голос был гладким, как сталь, резким, но твёрдым. — Что ты там делал, шныряя по улице?
— Это вас не касается. И к вам это не имеет никакого отношения. А теперь, если вы будете так добры, отпустите меня, я просто уйду, и мы сможем притвориться, что никогда не встречались.
Я сжала губы от его мужества, но когда он бросился вперёд и пнул Вона в голень, моё веселье быстро исчезло. Вон испустил поток ругательств и поднял свой пистолет, открывая и заряжая его одним быстрым движением пальца.
— Возможно, ты не понимаешь этого, пацанёнок, — Хендрикс пошёл вперёд, пока не навис над парнишей, явно не боясь пинка в голень, — но ты находишься в серьёзной опасности. Очевидно, что, если ты бегаешь по ночам, ты можешь быть немного сумасшедшим. Но послушай меня. Я бесконечно опаснее любого Пожирателя, которого ты там найдёшь. Лучше ответить на мои вопросы, чем разжигать мой гнев. Способен ли ты это понять?
— Послушай, ты, сукин сын, у меня есть дела, а ты отвлекаешь меня от моей работы. Я не охотился ни за тобой, ни за твоими людьми. Мне просто нужно взять кое-что из сарая, и я пойду своей весёлой дорогой.
Прежде чем кто-либо успел ответить, у Пейдж начался четвёртый раунд рвотного рефлекса. Всё замерло, и мы с Риган могли позаботиться о её нуждах. В любом случае, не было никакого смысла пытаться говорить о ней, но я ненавидела, что этот мальчик стал свидетелем нашей слабости. Я понимала необходимость затащить его внутрь, из открытого и уязвимого пространства снаружи, но теперь мне казалось, что он знает один из наших самых сокровенных секретов.
— Что с ней такое? — спросил он, вызывающе вздёрнув подбородок. — Она больна?
— Ты довольно умён, не так ли? — саркастически заметил Вон.
— Ей нужно лекарство? — требовательно спросил мальчик, понизив голос до опасной октавы.
Ему было не больше одиннадцати-двенадцати лет, но он явно был мудр не по годам. Я ясно видела твёрдость и опыт, осветившее его лицо. Этот мальчик боец. И мы собирались стать свидетелями его техники выживания.
— Большинство больных в нём нуждаются, — медленно ответил Нельсон.
— Я знаю, где есть лекарство, — уверенно заявил он. — Я знаю, где много-много лекарств. Я видел на днях.
— Неужели? — Харрисон недоверчиво усмехнулся. — Ты совсем как тот маленький ребёнок, который крадётся в темноте, крадёт вещи из амбаров и уносит их в своё тайное убежище, где есть лекарства, еда и подушки?
Подушки? Харрисон, должно быть, очень устал сегодня.
— Да, я тот самый ребёнок, — возразил он. Он выпрямился и, казалось, совсем не боялся направленного на него оружия. — Но я ничего не крал. Я вернулся за тем, что принадлежит мне. Это не ваш дом. И вы не можете осуждать меня за то, что я делаю что-то плохое, когда вы не живёте здесь. Когда вы украли больше, чем я когда-либо.
Он был прав. Но это заставило меня задуматься.
— Это твой дом?
— Это был мой дом, — непреклонно пояснил он. — Но вы можете забрать его себе. Удачи вам с этим. Внизу, за стиральной машиной и сушилкой, есть кладовка, полная еды и всякой всячины. Угощайтесь, чем хотите, но только если вы меня отпустите.
— Нет, — прорычал Хендрикс. — Мы не позволим тебе уйти. Даже если мы посчитаем, что можем доверять тебе, мы не можем с чистой совестью позволить тебе бегать там, в кромешной темноте. Ты собираешься убить себя, или ещё хуже.
— О, спасибо, супермен, — прорычал парень в ответ. — Но я знаю, что вы не будете стрелять в меня. У вас на лицах выражение благодетелей. Из тех, кто думает, что может спасти весь долбаный мир. Так что давайте договоримся, если вы действительно хотите сделать доброе дело, то отпустите меня. У меня есть дела, к которым мне нужно вернуться, а вы меня задерживаете!
— Как тебя зовут? — спокойно спросила я с дивана.
Пейдж свернулась калачиком на моих коленях, и я не могла заставить её слезть с моих колен, хотя и знала, как плохо тепло моего тела влияет на её лихорадку.
Он вздернул свой упрямый подбородок ещё выше и выплюнул:
— Миллер.
— Это твоё имя или фамилия? — хрипло спросил Вон.
— Не имеет значения, — возразил Миллер. — Это единственное имя, которое у меня есть, и это единственное имя, которое вы получите. А теперь отпустите меня.