Для меня.
Самые красивые цветы, которые я когда-либо видела.
На буфетном столе я увидела теперь ещё один цветок, настоящий, но давно засохший, спрессованный и тонкий. Я подошла к нему, стараясь держать свои эмоции под контролем. Я протянула руку, чтобы коснуться нежных малиновых лепестков, и жалобно заскулила, потеряв всякую надежду на то, что сегодня буду чем-то иным, кроме эмоциональной катастрофы.
— Я сохранил его, — признался Хендрикс грубым, хриплым голосом, который окутал меня, как декадентский шёлк.
Это была одна из роз, которые мы нашли за обувным магазином, когда впервые приехали в Оклахому. Мы с Хендриксом нашли целый сад за магазином и взяли несколько штук внутрь, чтобы раздать девочкам, но я не подумала оставить одну себе. Это не было необходимо для моего выживания, это не спасло бы мою жизнь. Конец света сделал меня циничной и болезненно практичной.
Но Хендрикс подумал о том, чтобы сохранить её, взять её.
Я повернулась к нему, и он был прямо за моей спиной. Он взял моё лицо в свои ладони и наклонился, чтобы поцеловать меня.
— Я люблю тебя, Риган Уиллоу. Я люблю тебя больше всех и до самого, самого конца.
Я не могла ответить словесно, поэтому обвила руками его шею и поцеловала со всеми эмоциями и всепоглощающим обожанием, которые я испытывала к нему.
Как могло что-то такое хорошее и прекрасное существовать в этом уродливом мире? Как я могла его найти? И как он мог чувствовать ко мне всё то, что я чувствовала к нему? Для меня это не имело смысла. Не тогда, когда мой мир всё глубже и глубже погружался в безнадёжность и отчаяние.
Моя спина ударилась о буфетный стол, и я протянула руку, чтобы сдвинуть нежную розу в сторону. Когда цветок убрался с дороги, Хендрикс поднял меня и усадил на стол, раздвинув мои ноги, чтобы он мог подойти.
Он отпустил моё лицо, чтобы пробраться под мою рубашку. Он прижал горячие ладони к моей обнаженной коже, и я растворилась в нём. Он углубил поцелуй со стоном удовлетворения, притягивая меня вперёд, так что его тело прижалось вплотную к моему.
Я запустила одну руку в его густые, грязные светлые волосы, а другой провела по твердым, жестким линиям его груди и живота. Я поиграла с подолом его футболки, прежде чем набралась смелости исследовать, что происходит под ней.
Идеально очерченный пресс встретился с моими мягкими кончиками пальцев, и я ахнула от ощущения его тела в моей власти. Он был таким совершенным, таким мужественным… таким моим. И я хотела прикоснуться и исследовать каждую его частичку.
Я провела тыльной стороной ногтей по неровным очертаниям всех его ярко выраженных мышц, едва погрузив их в пояс его джинсов.
Кинг был прав, очевидно, им нужно было нижнее бельё.
Хм.
Он задрожал от моего прикосновения и стал голодным и яростным в своих поцелуях.
Его руки оставались на месте, но я чувствовала, каких усилий ему стоило оставаться неподвижным в своём подрагивающем теле. Я пососала его нижнюю губу, прикусив её, как он делал раньше, а затем улыбнулась, когда он потерял часть своего ускользающего самоконтроля и позволил своим рукам подняться выше по моему телу.
Его большой палец потёр косточку моего лифчика, проверяя моё сопротивление, ожидая разрешения. В ответ я засунула пальцы обратно в его джинсы и притянула его к себе так, что его тело встретилось с моим с шокирующим, покалывающим трением.
Хриплый, пронзительный стон сорвался с моих губ прежде, чем я смогла взять себя в руки, и он одобрительно зарычал, вызвав у меня ещё одну дрожь от грубого, мужественного звука.
С этого момента наш поцелуй только усилился. На вкус он был как солёный пот и песчаная грязь, его язык был горячим и требовательным, и я отказалась от своих философских мыслей и глубоких убеждений и просто решила, что любое время с Хендриксом будет идеальным.
Удивительно, что гормоны могли сделать. И не только с принципами и убеждениями, но и с неуверенностью в себе.
Несколько мгновений назад я могла бы поклясться, что стеснялась своих волосатых ног, вони снежного человека и истощённого, чересчур мужественного тела. У меня было слишком много мышц для девушки и недостаточно жиров в рационе, чтобы нейтрализовать весь тонус. Я не была мягкой, нежной женщиной. Я была твёрдым, мужественным воином, которого обвинили бы в приёме стероидов, если бы я жила раньше. Единственное, что меня устраивало, это то, что у меня ещё не выросли усы, а моя грудь не превратилась в крошечные тени твёрдой массы.
Блин! Слава Богу за сиськи! И особенно, потому что не нужно было их брить. Никогда ещё это не было так важно, как сейчас.
Но все эти неуверенные мысли и запреты уже вылетели в окно. Всё, что я могла сейчас сделать, это чувствовать, пробовать на вкус, прикасаться и ощущать это в ответ. Я хотела, чтобы Хендрикс никогда не останавливался, поклонялся мне так вечно. Его руки были настойчиво грубыми и в то же время тщательно нежными. Его тело было твёрдым и непреклонным, прижатым ко мне, но в то же время каким-то образом принимающим и успокаивающим. Его рот был нуждающимся и голодным, но болезненно нежным.
Между нами было доверие, надежда и любовь. И во всё это было вложено желание, такое горячее и всепоглощающее, что я думала, что умру, если не доведу это до конца.
Как раз в тот момент, когда я была готова сорвать с него одежду, он замедлил поцелуй и отстранился. Я следовала за ним, пока он не разрешил мне сделать это ещё раз, но затем остановил нас, прижавшись своим лбом к моему, его тяжелое, прерывистое дыхание обдувало моё лицо.
— Если мы сейчас не остановимся, я не смогу, — выдохнул он.
Я потеряла способность формулировать слова, но я знала, что он был прав. Я не понимала, почему нам нужно было остановиться сейчас, но задавать этот вопрос тоже выходило за рамки моих нынешних навыков.
— Ты такая красивая, — прошептал он.
Я открыла глаза, встретилась с его пронзительно-голубыми глазами и ещё глубже погрузилась в любовь, которую больше не могла полностью осознать.
— Мне так повезло, что ты выбрала меня, — продолжил он.
Моё сердце подпрыгнуло в груди, и всё мое тело засияло от этого комплимента.
— Хендрикс, — прошептала я, положив руку на его жесткую бороду. — Это мне повезло. Повезло, что ты меня любишь, что ты меня защищаешь. Повезло, что ты приходишь за мной, когда я делаю глупости. Повезло, что ты так любишь меня.
Он улыбнулся на это и снова нежно поцеловал меня.
— Помни об этом в следующий раз, когда решишь, что сбежать с нашим врагом — хорошая идея.
Смех вырвался прежде, чем я смогла его остановить.
— Поверь мне, урок усвоен.
— Хорошо.
Он поцеловал меня в кончик носа, потому что ничего не мог с собой поделать. А потом мои губы, потому что они, очевидно, были следующим местом для посещения. А потом он продолжал целовать меня, потому что никто из нас не мог ничего с собой поделать.
Вскоре мы снова сплелись вместе, конечности, руки, губы, столько наших тел, сколько мы могли соприкоснуть друг с другом. Он возился с пуговицами моей рубашки, и я помогла ему, просто сорвав её через голову. Я осталась в майке и грязном лифчике, которые видали гораздо лучшие дни. Хендрикс, казалось, не возражал, когда атаковал верхушки моей груди с голодом, который был бы забавным, если бы ни эхо в глубине моего тела.
Он приподнял меня за бедра, и я ахнула от внезапного ощущения, что повисла в воздухе. Он вернул меня к своему телу, и я обхватила его ногами. Он прошёл — осторожно, потому что повсюду были свечи — к диванчику для двоих и уложил меня с особой нежностью.
Я смотрела на него с благоговением и преданностью, загипнотизированная, когда он снял рубашку и бросил её к своим ногам. Прохладный воздух поцеловал мою обнаженную кожу, отчего по мне пробежали мурашки, но я чувствовала, как горю от этой потребности в нём, как я кипела от отчаянного желания прикоснуться к нему, быть тронутой им, быть с ним.