–
Семья не теряет надежды. Евреи вообще ее не теряют до последнего, даже если уже тридцать семь лет шляются не пойми в какой пустыне. Еще немного потерпеть – и нормально. Так что мои тридцать холостых лет в сравнении с путешествиями Моисея?
Семья не сдается до последнего. Мама только пожимает плечами, а вот отец ищет мне хорошего еврейского мальчика, в дело включилась уже и теща отца. Папа ходит в синагогу, как на работу, изучает обстановку и как-то пока ничего путного не предложил. Варианты маман оказываются на редкость инфантильными и многосложными. А я, глядя по сторонам, вообще отказываюсь размножаться в такой ситуации.
На дне рождения отца Светлана Самуиловна сообщила, что следующую фаршированную щуку она сготовит только на мою свадьбу. Напряглось все чинное еврейское семейство. Свадьбы ничто не предвещает в обозримом будущем, а значит, придется нам по праздникам грустить в кругу шарлотки, салатов и коронного паштета Светланы Самуиловны за бутылкой номерного резерва «Фанагории». Впрочем, не такой и плохой расклад, если вы, конечно, знаете толк в хорошем печеночном паштете.
Но Светлана Самуиловна, кроме всего прочего, решила взять дело в свои руки, окончательно разочаровавшись в малохольности моей семьи по части сватовства, и начала перебирать внуков своих подруг. Тут как раз подвернулся один с визитом из Израиля. Сводничество, вообще-то, не входит в мой график планов на неделю, пришлось его натужно вклинивать между перетаскиванием части вещей в полуготовую квартиру и собранием жителей подъезда.
Забегаю, растрепанная, в гостиную отца под радостное повизгивание японской собаки Рико. (Рико, в отличие от прочих мужчин, любит меня до неистовства, на грани с эпилептическими припадками.) А там за столом ест фаршированную горбушу (от ее приготовления, слава богу, Светлана Самуиловна не отреклась до моей свадьбы!) ОН. По закону жанра семейной импровизации – все, как мне нравится: двухметровый брюнет с натурально еврейским носом и широченным плечами. Когда я вижу таких мужчин, тут же сжимаюсь и впадаю в стихийную панику на грани легкого дебилизма. Нас, хоббитов, к этому не готовили.
За час семейного вечера спонтанный жених, к счастью, не осознал всю прелесть желчного семейного юмора (к тому же, как мне показалось, он не все понимает по-русски, ну или не очень быстро), но зато имел все возможности увериться в том, что все мы тяжело больны. Я выдала квинтэссенцию обаяния за несколько лет: с размахиванием руками, грудным хохотком и рассказами о том, как собираю стадионы, укрощаю коней и спасаю вселенную. Заткнуть меня было непросто – уж начала! И потому я выдавала резюме завидной еврейской (в каком-то там колене) невесты оптом: от кудрей до ремонта, от нежной привязанности к животным до шарлотки, которую я стряпаю виртуозно. Кажется, я больше всего походила на неврастеничку на выгуле.
Папа, он вообще спит и видит, как будет греть свои пенсионные косточки на берегу Средиземного моря, поплевывая в песок Земли Обетованной, и потому не отставал: выдал все еврейские шутки, которые знал, рассказал байки про раввина Аарона и множество сложных археологических фактов про раскопки в Израиле – интеллигенция обкладывала парня со всех сторон.
Его супруга Соня, в общем-то скромная и приличная женщина, тоже посильно принимала участие в общем мракобесии и даже исполнила гамму на пианино. К слову, фортепиано она в детстве с «мальчиком» и занималась.
Прилично себя вела только организатор всего этого семейного перформанса Светлана Самуиловна, она одна среди нас знает, что такое не выйти замуж, и потому сохранила остатки здравомыслия.
На стол подавали воду Кука. Вот и мы все казались ку-ку, причем не слегка. Боюсь, уедет мой израильский принц в теплые края и с дрожью будет вспоминать чрезмерное сибирское гостеприимство. А в моих планах вернуться уже, наконец, в свою шикарно отремонтированную квартиру, засунуть под бок шизоидного кота и греть себя всю зиму мыслями о том, что мужчины мечты… они существуют. Но, к сожалению, в далеких странах.
–
Поиски национальной идентичности в детстве привели меня в еврейский молодежный клуб при «Сохнуте». Точнее, я бы сказала, что меня туда привела большая влюбленность юности, которую я имела шанс там изредка наблюдать и даже, бывало, могла перекинуться парой слов в курилке. Со всей страстью и драмой, на какую только способна 12-летняя девица, перечитавшая романтических романов Цвейга и Ремарка, я провалилась в переживания о себе. Главное в лирических терзаниях – собственное состояние, им можно упиваться, и на него можно многое списывать. Особенно хандру и вредные привычки.