Ванька смотрел на девушку, на пруд, на яхты с каким-то необъяснимым волнением. Во всем было что-то спокойное и знакомое, как воспоминание о детстве, как зовущая грусть по неизведанным дорогам и далеким странам.
Работница заметила, что Ванька разглядывает ее, поджала губы, и на щеках обозначились ямочки.
— Ты куда смотришь? — спросила она певучим голосом и повернулась к нему.
«Вот какая…» — подумал Ванька и ответил насмешливо:
— На тебя.
— А ты на меня не смотри! — настойчиво приказала она и стала вплетать ленту в косичку.
— Не торчи перед глазами, — обиженно бросил Ванька.
Девушка сердито отвернулась.
— У-у! Злой. Подумаешь!..
«Ну вот, обидел». Ванька подошел к ограде, облокотился и тоже стал смотреть на яхты. Девушка чуть отодвинулась и сказала:
— Еще не знакомы, а уже поругались. Как тебя зовут?
Ванька сказал.
— Имя хорошее, а вот фамилия… Лопухов! Лопухом дразнить можно. — Она рассмеялась и заговорила, будто шутя: — Вижу — работяга. Наверно, гайки подносишь. — Оглядела его с ног до головы. — Рост ничего, нельзя сказать, чтобы был малышка — парашютная вышка.
Ванька пожал плечами. «А сама-то! Смейся, смейся, колючка. Получишь!»
Девушка показала на паруса:
— Вон, видишь, третья яхта?! Самая быстрая, а отстает. Вчера мы впереди шли.
Ванька никогда не катался на яхте, только на лодке, а яхту он считал настоящим кораблем, потому что есть парус, и он с уважением спросил девушку:
— А туда всех пускают?
— Запишись, научишься управлять…
Ванька вздохнул и застегнул куртку на пуговицу.
— Гудок еще не гудел… — и добавил как бы между прочим: — я в литейном цехе работаю.
— А я вон там!
Девушка показала на небо. Ее палец очертил дугу и остановился на кране. Кран, как огромная птица, похожая на журавля или цаплю, стоял на эстакаде над грудой листового железа, рельсов и труб.
«И совсем она не обиделась, и не злая», — подумал Ванька и вгляделся в ее веселые голубые, припорошенные моторной пылью глаза, будто обведенные черной краской.
— Ты там как птица в гнездышке.
— Угу! Орлиха! — засмеялась она в ответ и совсем доверчиво и певуче договорила: — Оттуда, — она указала на будку крана, — все, как нарисовано, а все-таки с земли лучше на землю смотреть, чем с неба. Я в будке никогда не обедаю.
— Гроза будет. Смотри!..
Они вдвоем оглядели небо. Тучи шли издалека, откуда-то с голубых Уральских гор, они обложили все небо, нависли над заводом и накатывались на старый левобережный город, покрывая тенью бараки, землянки и красивые коттеджи в березняке. Над городом, закрывая полнеба, высилась залитая солнцем огромная ступенчатая гора Атач. Оттуда электровозы уже двадцать пять лет возили железную руду прямо на завод. Гору называли «кормилицей», и действительно она кормила завод, а завод — весь город.
— Угадай, сколько в ней руды? На сколько лет хватит? — спросила Ваньку девушка. Он не знал и развел руками.
— Эх, ты! Там миллионы тонн. Это целая цепь гор. Руда наверху, а сколько еще под землей!.. А кто первый взвесил Атач? Не знаешь! — И тихо, будто по секрету, сообщила: — Профессор Мазаревич… был такой. У него там приборчики были, чашечки, раз-раз, ну, прямо как в аптеке. Догадался он, — восхищенно закончила она, будто сожалея, что не она первая догадалась взвесить гору Атач.
— А ты откуда знаешь? — обиженно растянул Ванька.
Она помолчала.
— Мой отец экскаваторщик. Он двадцать лет грузил руду, и вон, видишь, полгоры осталось. «Гора моей жизни», говорит! Он на пенсии сейчас, а свой экскаватор и полгоры отдал другому… «Эх, говорит, жаль, не удалось мне эту гору всю с плеч свалить!» И каждый день смотрит на нее в окошко.
— Да-а! — восхищенно и задумчиво выдохнул Ванька и проникся уважением к девушке и к ее отцу. — Этой горы на всю жизнь хватит! Успевай рыть!