Матвеев выдвинул ящик стола, забарабанил пальцами по календарю. Ольга подсунула папиросы. Отошла к окну.
«Уже темно. Падает снежок. Он такой мягкий, теплый, легкий и чистый». Ольге захотелось пойти туда, за окно, ступить на землю, подышать: «Все хорошо. Все хорошо. Наладится работа. Комбинаты будут получать хорошее жирное мясо. Жалоб не будет».
Матвеев курит жадно, долго держит дым во рту, надувает щеки, отдыхает. Ольга смотрит из окна на ограду. Ограда железная, крепкая, витая. «Ее привезли издалека, из Сибири. Вот и я тоже издалека. Но я не крепкая, не железная. Комов — это фамилия. А человек он милый, не такой грубый, как Матвеев. Я и Комов — пара? А почему нет?! Он любит меня, знаю. Люблю ли я? Любить — мне мало. Были встречи. Он сделал предложение. Но тогда я не любила его. А теперь? А теперь… не знаю… Чей-то голос тихий. Это говорит Матвеев…»
— Ольга Ивановна, что с вами?
— Со мной?!
Земля стала светлая, тонкая железная ограда расплывается, почему-то часто моргают глаза. «Чуть не расплакалась». Матвеев посмотрел на нее, одергивая френч и приглаживая лысину, как бы извиняясь за то, что ей стало грустно. Мягко проговорил:
— Что нужно сделать? Садись, Оленька. Попробуем, гм, созвать совещание всех работников совхоза.
Ольга спрашивает:
— Завтра совещание?
— Нет, после представления тобой обещанных «письменных соображений».
Ольга просит карандаш. Матвеев останавливает ее движение.
— Не пишите. Я сам.
Оторвал лист от настольного календаря, пишет быстро, мелко.
— Вот вам памятка, — потянулся. — Да-а-а. В сентябре, уважаемая Ольга Ивановна, плановый убой…
Ольге смешно, легко, она иронизирует над Матвеевым: «Плановый убой, плановый убой! Все же будет хорошо. Перестроим работу… А вот личную жизнь попробуй перестроить. Кто сделает так, чтоб я была с Комовым, например, вместе. Он в последнее время стесняется говорить о любви. А я хочу быть уверена в нем. Я гадаю, сомневаюсь, капризничаю наконец! Кто он такой, да полюблю ли я его, да как мы будем жить? А вдруг он это не он, не тот, смешно говорить, идеал, о котором я мечтала и чей образ создала в эти годы?! Есть еще надежда уехать… бросить все: совхоз, работу, хозяйку, у которой живу, крики Матвеева, эту холодную землю, в общем, север, — уехать в родной город… Но работа? Замахнулась-то как? И вдруг трусость. А диссертация, что это — игра в кошки-мышки?! А Комов?! Здесь останется? Что-то в нем хорошее, теплое и родное. А что еще? Жизнь!» Ей вдруг захотелось каждый день быть счастливой…
Матвеев что-то записывает в блокнот. Ольга молчит. У нее разболелась голова. Она хочет домой, умыться холодной водой, расчесать перед зеркалом густые волосы, переодеться в халат, прилечь, смотреть в потолок и ни о чем не думать. Просто вот так лежать, дышать и ни о чем не думать. Это не пессимизм, не хандра — а минуты покоя для души и тела. А потом снова — дела, заботы, нужно думать, ходить, говорить, волноваться… Будут проходить минуты, стрелка отсчитывать часы. Жизнь будет идти вдаль, вперед, куда-то.
Матвеев кончил писать. Ольга ожидает. Она спрашивает:
— Все? Что еще? О чем будем говорить?
Звонит телефон. Матвеев вздрагивает, берет трубку.
— Что? Кто? Громче! Далеко — не слышно! — Надулись жилы на шее. Произнес удивленно, грубовато: — А-а-а! Здравствуй, главный инженер. Что, не нравятся олешки?! Ха-ха!
Густой смех Матвеева не вмещается в трубку. Он отнимает ее ото рта. Затряслись плечи. Матвееву трудно смеяться — у него одышка. Снова закричал, пригибая голову вместе с трубкой к столу:
— Ты что же это, друг любезный, — факты раздуваешь! Чернишь на весь крайком. Мясцо последнее не понравилось, говоришь?! Да это просто косяк оленей тощий попался, никудышный! Что?
Помедлил, слушая, обдумывая какую-то мысль. Кивнул Ольге, сказал шепотом:
— Предлагает отбор лучших оленей делать…
Ольга хмурит брови: она тоже мысленно разговаривает с главным инженером консервного комбината.
— Ни в коем случае! Через год при такой практике мы останемся без оленей.
Матвеев доволен. Он садится поудобнее и уже не кричит, а уверенно, деловитым басом говорит, крепче сжав трубку:
— Отбора делать не будем! Это же государственное преступление. Да, да, дорогой, не имею права. Что? Да, метод сортировки оленей существует у нас, но это наше внутреннее совхозное дело. Сортировка оленей — тонкая математика, брат! А в отношении доброкачественности продукции выправим положение. Все будет в порядке.