— Но пока это не диссертация, а только раздумье о работе, об оленях…
Ольга выпрямилась, прищурилась надменно, разглядывая Комова, как будто видит его впервые.
— Раздумье? Только?
— Да. Нет! То есть… я не так хотел сказать… — Комов нахмурил лоб в досаде на себя. — Честно говоря, это умные заготовки, над которыми еще много нужно работать. Но почему ты обижаешься? — Комов прижался щекой к ее щеке. — Ты молодец. Хорошая моя…
Ольга вспомнила, как шли они рядом, молчали — она думала о семье, о детях. Наверное, и он тогда думал о ней: «Хорошая моя…» Сейчас она ждала, что он скажет: «Давай поженимся».
Ей хотелось крикнуть: «Ты, ты хороший», — кинулась, обняла, обдала жаром, прижавшись грудью, поцеловала. Он отпрянул и скорбно, натуженно засмеялся. Ольге стало неудобно перед ним, смущенным ее внезапным искренним порывом.
— Что, испугала, милый ты мой?
— Я небритый.
Комов провел ладонью по щеке и подбородку — горят. Губы вспухли. Ольга погладила рукой небритые щеки Комова, глядя в его недоверчивые глаза.
— Поцелуй меня!
Комов хотел что-то сказать, поднял руку, улыбнулся, покачал головой в ответ и, неуклюже обхватив Ольгу, поцеловал в лоб, в щеку, но не в губы.
— Скажи, почему ты такой… тихий. Разве так любят?
Его руки вздрогнули на Ольгиных круглых плечах — убрал руки, отвернулся к окну, посмотрел в ночь и проговорил, волнуясь:
— Я не тихий! Ольга! Я люблю тебя… Ты знаешь… — он не договорил. Ольга не успела обдумать его мысль, его слова — ей показалось, Комов равнодушно произнес слово: «люблю». Вот он с досадой договорил: — Люблю… а ты не веришь!
Ольга мрачнеет, а Комов, видя, что сказал что-то неприятное ей, берет Ольгу за руку, нагибает свое лицо к ее лицу, смотрит в глаза.
— Не сердись! — обнимает и крепко целует в губы.
Ольга вздрагивает, садится на стул у письменного стола.
— Мы с тобой какие-то неродные, — говорит он. — Это… ты виновата в том, что мы… не вместе. Ты до сих пор проверяешь себя и меня и… мучаешь.
— Что вы говорите, Леша?! Я устала… Уходите.
Ее пугает жесткий, равнодушный, оценивающий взгляд Комова, его вздрагивающие мягкие руки. «Вот он стоит какой-то съежившийся, сгорбленный…» Ольга закрывает глаза и чувствует, что все равно видит его: вот он стоит сейчас у двери и не решается уйти, ему, наверное, не хочется уходить — он бы сразу ушел, но он ждет чего-то. Ей и самой не хочется, чтобы он ушел, но сказать «останься» она не решается, и злится на себя за то, что минуту назад капризно произнесла «уходите».
— Алеша!
…Ушел. Ольга остается одна. Гасит свет, включает настольную лампу. «Спать не хочется. Думать ни о чем не хочется. Вспомнить что-нибудь разве? Привести в порядок мысли? Комов ушел. Глупо как получилось. Ушел, ушел…» Ольга заглядывает в диссертацию, замечает подчеркнутые Комовым ошибки. Откладывает записки в сторону.
Мерно тикали часы, стрелка дрожала как в манометре, приближаясь к двенадцати. «Еще не поздно. Зачем я его прогнала? Завтра воскресенье. Можно сходить в тундру — просто побродить, подышать. Ах, Комов, Комов… Нет, он не виноват. Так будет правильнее. Ах, Ольга, Ольга — дура-то какая!»
Опять одна. Опять. Еще один день прошел. День жизни. Сколько было возможностей!.. Любить, растить детей. Вот… когда-то… ехала сюда по реке на барже — молодая, цветущая, красивая. Губы еще не красила. Они горели пунцовым огнем. Да-да, огнем! Часто по дороге смотрелась в зеркало. Стояла на ветру. Пела. Платок на плечах цветной, волосы развеваются, лохматятся, вьются… Белый кипень! В глазах истома, сверкание, солнце в глазах.
В дороге моряк с катера часто прогуливался по барже, курил, посматривал на нее. Было любопытство к нему. Был первый женский каприз — первый шаг. Шла по сходням на какой-то пристани, чуть не упала — нарочно или нет, не думала. Моряк шел сзади. Поддержал крепкой рукой.
Познакомились. Признался в любви на другой же день. Поторопился, бедный, узнал, что ее пристань скоро. Уговаривал остаться — ехать с ним к его матери куда-то вверх к океану. За руки держал, когда подали сходни.
Остаться с ним было бы безрассудством. В кармане лежало направление в крупный оленеводческий совхоз. Там ждали главного ветврача. Учетную карточку крайком выслал в парторганизацию совхоза. Думала… Злилась. Моряк доказывал, что крупных хозяйств много и у них, вокруг Салехарда, и где-то на острове рядом. Басил: «Подумай. Решай, Ольга, Оля…» — голос его дрожал.
Застегнула верхнюю золотую пуговицу черного кителя. Жаль было его. Положила свою руку ему на грудь, хотела обнять, но сдержала себя. Сказала тихо вслух, ласково так сказала: «Это пройдет. Я буду тебя помнить».