Все замолчали. Александр Петрович оглядел фигуру Григорьева, от которой веяло силой и спокойствием, и заметил у него под усами спрятанную усмешку.
— Как с порогами быть, Григорий Тимофеевич? Обойти тоже?
Григорьев расстегнул ворот ситцевой рубахи.
— Обойти нельзя. А вот запруду поставить если… до середины Пузырихи?
— Как это? А пороги? — оживился Александр Петрович.
— Топить их, чертей, надо! Вода хлынет на пороги… затопит! Речка небольшая… и поймы хватит. Час работы всего.
— Как, товарищ Мышкин, правильно будет? — Александр Петрович взял толстый красный карандаш.
— Это можно… Дельно. — Мышкин придвинулся, раскрыл рот недоуменно, будто отгадали его мысль. — Я эту пойму знаю. Морды на рыбу ставлю там… Богатое место.
— Хорошо! Решили. Вот записка, Григорьев, к Иванчихину. Он мост через Пузыриху ставит. Возьмешь у него рабочих человек восемь и… ставь запруду. А я после обеда приду, — проговорил Александр Петрович, поставил красным карандашом крест на Пузырихе и отдал карту Григорьеву.
— Да! Людей вот маловато… — испуганно крикнул Григорьев.
— Как маловато… А я? А ты? Да вот Мышкин… поможет. Он старый сплавщик…
— Меня не надо, товарищ Александр Петрович. Я старик уже… Неспособный… да и болен я, — выговорил натужно Мышкин, поглаживая рукой красную, гусиную шею.
— Ага! Не надо? Правильно.
Александр Петрович как бы про себя проговорил:
— Пороги, пороги, — и постучал пальцами по столу.
— Ну, а людей, — снова обратился он к Григорьеву, — добудем. Есть у меня плотогоны… Вот всех после обеда с моста сниму — и к тебе… Рад?
— Уж как спасибо-то… — Григорьев привстал. — Ох, и красиво лес поведем… по реке… по городу… чтобы с музыкой…
Александр Петрович захохотал.
— Садись, садись, Григорий Тимофеевич! Ну, как дома-то у тебя… все в порядке?
— Дома?.. Да как будто хорошо. Вот только от Гарпины покоя нет. С утра детский сад водит… пузатиков своих, и все на свой огород… Тьфу ты! На свой испытательный участок. Вечером снова в огород — уже одна. Огородница она у меня. Воюет с уличным комитетом… Земли ей, вишь, не дают.
— Ну что ж, огороды нужны.
— Любит она выращивать. Вот вишню посадила и молится на нее каждый день. А вишня-то как козий хвост… Махонькая. Не примется она здесь. А жена — свое: «Была бы земля, земля все рожает».
— Домой-то заходил?
— Нет. Некогда. Лес стоит. Сейчас в бригаду пойду. Людей расставлять. Да и запруду пора делать.
Александр Петрович проводил Григорьева до двери.
— А земли Гарпине отведем! — И попрощался с ним за руку.
Мышкин смотрел им вслед, молчал, ожидая своего времени.
А когда Александр Петрович сел и надел очки, Мышкин засуетился. Супруга его перестала глазеть по сторонам, легонько толкнула мужа в бок.
Пока Александр Петрович набивал трубку табаком, Мышкин пересел с дивана на стул и, наклонив голову набок, заулыбался и торопливо заговорил, пряча руки под стол, нагибаясь вперед:
— Наше дело такое…
Александр Петрович слушал, кивая, смотрел в какую-то бумагу, сдвигал очки на лоб.
— Так, так… дальше.
Перед глазами его вставала та самая обывательская окраина, которой он утром грозил рукой.
Мышкин сидел в новом пиджаке, пахнущем нафталином, одеколоном, и часто повторял: «Мой сын в Москве». На этой фразе он щурился, откидывая голову назад, и всем своим видом как бы говорил: «Вот ведь я не просто так пришел, а по делу, и к власти свое уважение имею».
— Обида к вам, Александр Петрович. Покос наш самым дальним оказался от дома, почитай десять верст с избытком, м-да. Это ладно бы… да вот выделили нам сена-то только по разу на одну корову и на лошадь. На лошадь-то маловато одной деляночки… Работная она… Жрет много. Животность-то, она ведь такой народ… не понимает… ей сена подавай. Да чтоб на всю зимушку-зиму. Так вот, как же лошадь-то? Сенца бы ей… еще деляночку дали бы…
Слушая вкрадчивый, любезный, воркующий голос Мышкина, Александр Петрович одобряюще кивал, улыбался, а про себя давно уже решил: «Ничего я тебе не дам, а живность твоя не пропадет, сена и дров ты давно уже припас. А делянки нужны тебе для продажи… Хапуга!»
— Ну, а как с дровами у тебя?
Мышкин оживился, заметил улыбку на лице председателя и принялся размахивать руками.
— Теперь опять же дрова… Дали делянку и отобрали. Так что же это за номер такой?! Выходит, совсем не дали…
«Обиженный какой», — подумал Александр Петрович. Посмотрел на супругу Мышкина, одиноко сидевшую на диване, прислушивающуюся к разговору мужчин, приложив ладонь к уху. «Зачем она-то с ним пришла?.. В гости, что ли?»