Сквозь метель, по бездорожью он шел впереди с мешком на плечах. Сундучок со слесарным инструментом нес в руке, а жена, красная от натуги, безропотно тянула на салазках за ним все домашнее «богатство».
В первый же день поселили их в палатку, записали в бригаду землекопов, выдали добротный паек. Бригадиром был веселый, восторженный человек — Байбардин — сталевар с Юзовских мартеновских печей. Клали фундамент под мартеновский цех. Тяжелая была работа, но у всех на виду и оплачивалась высоко. Передовых примечали, славили, премировали. Пыльников на рытье котлованов работал усердно: с болезненным самолюбием старался попасть на Доску почета. Попал! Знаменитый московский художник нарисовал портрет шестьдесят на восемьдесят. Похож, боевой, настоящий рабочий! Хоть и приятно было, но тосковал о собственном доме. Деньги пересчитывал, откладывал. Пыльников жил рядом с палаткой Байбардина. Здесь и сблизились с ним и называли друг друга уважительно, по-родному — «сосед».
Бригадир мечтательно рассказывал, как будут все замечательно жить, когда построят завод и выдадут первый металл.
Получил Пыльников комнату в бараке. Комната Байбардина случайно оказалась напротив: дверь в дверь. Опять соседи! Жена быстро перезнакомилась со всеми и стала заводить хозяйство. Жене говорил: «Рожай мне сыновей. С девками некогда возиться — проку мало с них». Родился первый — здоровый, горластый сын. Пыльников считал себя теперь человеком в полном смысле. У него — семья! Жена старалась, каждый год приносила по сыну.
Бараки были длинные, с гулкими коридорами. Сынишки резвые, не слушались, бедокурили. Был груб с ними — бил ремнем. Комнатка тесная, завалена одеждой, посудой. Уставал на работе, приходил домой — пил, жаловался соседу, что плохо живет.
Вот тогда-то и явилось по-настоящему желание во что бы то ни стало приобрести хоть какой-нибудь да собственный дом. Дома стоили дорого, и Пыльников, как ни хитрил, как ни копил, а все-таки долго не мог построить или купить его. И только после войны сектор индивидуального строительства помог Пыльникову ссудой.
Жизнь в новом доме поначалу не нравилась ему. Было пусто, невесело, мертво без хозяйства. Наладить добротную жизнь — времени не хватало, весь день на производстве, к вечеру уставал и руки ни до чего не доходили. Нужно было хитрить: на заводе работал кое-как — ни шатко, ни валко, лишь бы смену отбыть, берег силы и вечером занимался домом. Всех заставлял — и жену, и детей. Никто без дела не сидел. На зарплату широко не развернешься, нужно метить в горячие цехи, где были большие оклады и сверх того выдавали премиальные. Пошел в сталевары. Учил его Байбардин. Стали давать доходы огород, сад, корова. Недели и месяцы уходили на устройство сытой жизни, на заботы по хозяйству. На это тратились и энергия, и ум, и вся пыльниковская изворотливость. Настала наконец хорошая жизнь в своем доме — полная чаша! Сыновья работали, дочь тоже — в стройконторе и училась в вечерней школе. Жена с утра до ночи возилась по хозяйству. Покой нарушался только приездом родственников.
Каждый год приезжали к Пыльникову три старые незамужние сестры, заполняли дом сплетнями, глупыми разговорами, слезливыми воспоминаниями. Пыльников ненавидел их и жалел: бестолково прожили жизнь сестрицы-кукушки! Не любил: распоряжались в доме, занимали место, жили подолгу. Каждый год уговаривал: переезжайте в город, женихов подыщу, правда, тертых уже, зато своим гнездом заживете. Сестры каждый раз соглашались, а Пыльников, зная, что они не покинут деревню, философски рассуждал за вечерним чаем:
— Женщина должна рожать, быть матерью. От этого человечество растет-множится… Понимать это надо!.. — и уходил спать. Нравился сам себе, что болел душой за человечество.
…Во дворе залаяла собака. Жена сказала кому-то: «Проходи!» — и Пыльников поднялся с дивана. Воспоминания облегчили душу, как будто он снова прожил прошедшие годы, которые были и тяжелыми и радостными. Теперь авария уже не казалась таким большим событием. Пыльников никого не ждал, а когда увидел пришедшего Ваську — сына Байбардина, который, улыбаясь, стал у порога, успокоился совсем.
— Это я, Степан Иванович, Байбардин-младший, — добродушно доложил Васька.
— А-а! Привет рабочему классу! Ну, проходи, садись.
Пыльников расправил спину, вытянул длинные руки.
— Я узнать насчет Клавки. Была она у вас?
— С Антониной ушли куда-то.