Уезжать с Урала на Урал, с Севера в южноуральский Железногорск, впервые одному было и боязно и интересно. Когда за последней водокачкой скрылся Алапаевск и окна вагона стали зелеными, потому что поезд обступили таежные горы, Ванька затих, посуровел и первый раз в жизни почувствовал себя самостоятельным и взрослым. В поезде — добрые разговоры, еда, сон, карты и концерты по радио, «живое кино» в окнах… Ехать куда-то приятно, и Ваньке показалось, что пассажиры самые счастливые люди.
А теперь он — рабочий, и вот не спится. «Это от мыслей или еще от чего-то. Работа тяжелая и каждый день. Нет, не работа тяжелая — это железо тяжелое, чугун… Руки болят». Лопухов взглянул на стекла — листьев прилипли больше, но зарево погасло, — значит паровозик увез пустые чаши в завод и теперь долго не приедет к его окну. И опять не спится. Все ему кажется неустроено в его жизни: родные далеко, друзей нет — только товарищи, сам он работает выбивальщиком в литейном цехе и даже не знает еще, какая будет зарплата и как он станет дальше жить и как надо жить. Самое верное — работать, зарабатывать! А потом?
Отец ему сказал: «Ты не пропадешь, ты не пропадешь…» Вот, не пропал. Но этого мало!
Жить в общежитии ему не нравится. Шумно и у всех на глазах, а еще, бывает, пьяные и дерутся. Если бы уйти отсюда, но уйти некуда и не к кому. Или прямо жениться, как делают другие. Ванька почувствовал, что покраснел, под сердцем у него что-то заныло, а на душе стало приятно и весело — так становится всегда, когда он мечтает.
Думать о любви приятно, но он почти не знает, какая она и что это такое, только знает, что ему нравятся все девчонки. И вообще он думал, что женитьба это право каждого, кто любит, и стоит только сказать любой девушке «давай поженимся», как она с радостью согласится и будет всю жизнь благодарить. Ему представлялось: невеста — это, например, Зойка, дочь кастелянши, старшеклассница, которая задается и каждый день ходит в школьной форме с белым фартуком, или незнакомая, красивая и задумчивая девушка в зеленом пальто, которую он видел два раза в трамвае. И вот девушка, молодая и веселая, с которой они будто много раз уже целовались до самой ночи в теплых темных подъездах, долго не отпуская друг друга, согласилась стать его женой. И пусть на улице жара или дождь, день или ночь, он возьмет ее за руку, уже как свою жену, и, счастливый, поведет в маленькую уютную свою комнату, которую ему дадут в большом доме, где живут многосемейные люди. Они выйдут их встречать и станут говорить разные хорошие слова, потому что это бывает не всегда, а один раз в жизни. И вот они останутся совсем одни и ничего не будут стесняться, потому что — зачем? Ведь они муж и жена, и так бывает у всех.
И на целую жизнь — нежные тонкие руки и пушистые волосы, пахнущие духами, как у незнакомой девушки в трамвае, или Зойкины черные глаза, розовые щеки, стоптанные каблучки туфель и заштопанные капроновые чулки — все это он будет любить, и всю жизнь он и она будут всегда молодыми и самыми счастливыми. Ванька даже приподнялся на локоть и зажмурился, так это здорово получалось!
Он только пожалел, что обязательно придется идти в загс, потому что нужны какая-то печать и подпись. Ему это не нравилось. Так все интересно, а жениху и невесте будто не верят!
Вот если бы в загсе прямо и комнату сразу выдавали!.. Догадался бы об этом министр какой — завтра же в загс не пробиться было! Ваньке стало приятно, что не министр, а он первый догадался об этом.
И еще его утешало то, что он молод — всего восемнадцать лет, и все, о чем он думал, — впереди, только нужно работать изо всех сил, чтобы стало много денег, а любовь придет, стоит только по-настоящему захотеть. Завтра он опять заработает, и пусть плывут пламенные круги, гремят болванки и крошится песок, пусть тяжело и болят кости. Напоследок он совсем успокоил себя: если будет плохо дальше — уйдет с завода и уедет…
Так каждый день. Приходят и уходят эти мысли. А потом наступает сон, теплый, уютный, тихий — не буди!
Обняв руками узкие плечи, Лопухов вскоре заснул, унося в сон сожаление о том, что не уродился для тяжелой работы великаном.
Утром, когда небо уходит в высоту и свежеет от ночной тишины и холода, на улицах и проспектах не видно никого, даже дворников. Город будто опустел и спит. Молчат стены и мостовые, окна закрыты наглухо, не звенят трамваи, не шуршат по асфальту грузовики и легковые, только один на один — небо и дома. За ночь похолодали булыжники и асфальт и стали синими от дождя, продрогли розовые карагачи с жесткими зелеными листочками, — все очерчено черными резкими линиями, вокруг много холодного голубого воздуха, и все это похоже на декорацию. А через пруд, разделенный от реки чугунным мостом и бетонными дамбами, жарко дышит в небо дымами и пламенем черный огромный завод. Насыпи, где ночью сливали шлак, окаймлены оранжевой полосой — там около ЦЭС выжжены тростники и камыш, и, если вглядеться, видны обглоданные огнем и паром дудки.