Однако собственное любопытство мистер Инглис удовлетворял без лишних колебаний. Поведав о том, что только иностранцы, притворяясь несведущими в местных обычаях, могут заходить в лавки, где во время сиесты опущены шторы, он продолжает: «Иногда в Мадриде, в час всеобщего сна и покоя, я осмеливался, проходя по улице, приоткрывать шторы, за которыми проводили свою сиесту работники мастерских вышивальщиков, парфюмеров или портных, и не единожды прерывал при этом их tete-a-tete».
Сэр Артур де Кейпелл находил, что «красиво округленные конечности» кадисских дам «очень приятно контрастируют с той угловатостью, которую так часто видишь в нашей стране, объясняющуюся холодностью климата, характера или другими причинами».
Автор книги Атташе в Мадриде, заявив, что «нигде больше не встретишь таких глаз, как в Испании,— тех же размеров, цвета и выражения»,— продолжает: «С годами англичанка обычно худеет; испанская же senora склонна к полноте. Одна усыхает, а другая полнеет; и эта полнота, хотя, наверное, и доставляет неудобства, позволяет испанкам сохранять красоту лица значительно дольше». Он отмечает также, что «раса старых дев на выданье, с нарумяненными щеками, фальшивыми кудрями и подрагивающими локонами, которая столь бросается в глаза в лондонском обществе, почти совершенно незнакома Мадриду».
Даже в наши дни пожилые испанские дамы обычно более привлекательны, чем их английские сверстницы,— не только потому, что они менее угловаты и имеют более стройные ножки, но и потому, что намного лучше умеют себя подать. Их лица кажутся не такими морщинистыми, их выражение — более мягким. Немаловажно и то, что они не носят шляп. Может ли существовать более впечатляющее зрелище, чем вид старого, испещренного морщинами лица под яркой девичьей шляпкой, украшенной нелепыми весенними цветами, пучками ранней зелени или разноцветными перьями? Пожилая испанская дама, со своими вьющимися ухоженными волосами, в черной кружевной мантилье, с исполненным достоинства поведением и выразительным взглядом, даже в старости умеет выглядеть изящно.
Бланко Уайт считал, что горячность и непосредственность испанских красавиц выгодно отличают их от галльских соседок: «Если бы их чары были следствием того холодного мерцающего пламени, что трепещет в сердцах большинства французских женщин, они только угрожали бы спокойствию и рассудку мужской половины общества. Но это вовсе не капризные тиранши — напротив, обычно они сами становятся жертвами мужчин. Немногие, очень немногие испанские женщины (и, осмелюсь сказать, ни одна из андалусиек) способны вести себя кокетливо... К этому пороку склонны скорее здешние мужчины, нежели женщины».
Маркиз де Кюстин (француз, много вращавшийся в высшем свете), напротив, находил, что испанские женщины чересчур кокетливы, слишком стремятся понравиться; кроме того, по его мнению, им не хватает благородства. Испанец прежде всего ценил в женщине sal— находчивость, соединенную с природными дерзостью и добрым юмором. Маркиз отмечал, что многие испанские гранды выбирали себе любовниц из среды рыночных торговок, особенно щедро одаренных sal espanola. И все же именно Испанию он считал последним прибежищем романтичной и страстной любви. «Во Франции любовь — это интриги, разговоры, тщеславие; в Испании это — блаженство; все романы здесь завязываются нежданно и стихийно, все происходит непроизвольно, от возникновения первого чувственного соблазна до величайшего проявления любви. Для тех, кто обретает любовь в Испании, она — сама жизнь».
Об испанских мужчинах в той области, что нас интересует, известно не так уж много. Андалусцы, судя по тем обрывочным сведениям, которые удается собрать, по-видимому, делятся на две группы: с одной стороны, женоподобные и blase* — такие, как мужчины из Кадиса (города, до сих пор славящегося обилием гомосексуалистов), по описанию Генри Блэкберна, «разодетые в модные костюмы, со множеством колец и пристрастием к причудливым зонтам». На взгляд этого островитянина, «они не обладают ни достоинством, ни непринужденностью хорошо воспитанного европейца».