Это можно толковать как своего рода представление невесты домашним богам или духам предков. В некоторых районах Пиренеев и Страны басков невеста на следующий день после свадьбы должна была присутствовать на заупокойной мессе в память о предках ее новой семьи. Эта идея непрерывности, неизбежного наступления смерти вслед за жизнью была особенно распространена в долинах Наварры, где невесты обычно выходили замуж в черном, «потому что супружеская жизнь начинается с траура и трауром же заканчивается». В долине Ансо свекор дарил невесте на свадьбу ночную рубашку, которую бережно хранили, а со смертью этой женщины использовали в качестве ее погребального савана.
Глава одиннадцатая. Любовь и самоубийство
В таких городах, как Мадрид и Севилья, любовная жизнь в девятнадцатом веке следовала обычному для города образцу романтической эпохи: мелодрама и самоубийство с одной стороны, распутство — с другой.
«Тайна и скрытность есть два необходимейших условия любви,— писал Северо Каталина. — Ведь лишенная трепетного интереса, любопытства и неуверенности, любовь превратится в очень обыденное занятие». Из-за любви произошли два или три — а возможно, и больше — сенсационных самоубийства. Хосе де Ларра{123}, застрелившийся в возрасте двадцати семи лет из-за несчастной любви к некоей серафичной красавице, писал в своем EI DonceP[78]: «Существует тираническая любовь, любовь убивающая; любовь, что, подобно вспышке молнии, сжигает сердце, в которое попадает...» В своей рецензии на пьесу Артсенбуча{124} о средневековых влюбленных, погибших за любовь, Los Amantes de Teruefi[79], он писал: «Печали и страсти заполнили больше кладбищ, чем доктора и дураки... любовь убивает, хотя и не всех».
Друг Ларры, дон Лопес Гихарро, пытался вывести его из мелодраматического состояния духа и упрекал за бесцельное прожигание жизни, но безуспешно. «Некоторые,— отвечал Ларра,— считают, что Дон Кихот мог сохранить свое великолепие, перестав быть безумцем... Я столь же безумен в своей страсти... она вошла в мою душу, подобно гангрене. Она неизлечима, поэтому оставь меня в покое». В Музее романтиков в Мадриде Ларре отведена небольшая комнатка. Среди рукописей, счетов и безделушек хранится и пистолет, с помощью которого он свел счеты с жизнью,— точнее, пистолеты, поскольку их там два. Очевидно, существуют некоторые сомнения, из какого именно пистолета Ларра застрелился, и безупречно честный хранитель музея решил выставить оба.
Романтический невроз высмеивал в двух своих картинах Леонардо Аленсо. На первой из них «романтик» совершает самоубийство у ног возлюбленной; он стар и уродлив, а она — просто чудовищна. Дама держит в руках венок, которым собирается вознаградить — посмертно — влюбленного, отдающего за нее свою жизнь. На второй картине «романтик», одетый в нелепую ночную рубашку, бросается вниз со скалы. В качестве дополнительной меры «предосторожности», на случай, если падение не окажется смертельным, этот влюбленный захватил с собой кинжал. На расстоянии видны другой самоубийца, который уже висит на дереве, и третий, распростертый в луже крови.
Среди менее известных романтиков, чьи имена упоминаются в местных анналах,— дон Антонио Куэрво-и-Фернандес Регуэро, уроженец Астурии, который, после четырехлетнего супружества с юной дамой по имени Роса Перес Кастрополь, потерял ее при рождении их первого ребенка. Когда супруга умерла, безутешный муж находился в деловой поездке в Ла-Корунье, но возвратившись, он выкопал труп и отрезал у него локон. Через несколько дней посреди ночи крестьян разбудило заунывное пение, доносившееся со стороны кладбища. То был дон Антонио, оплакивавший жену в погребальной песне собственного сочинения, написанной в чрезвычайно «романтичном» стиле.
В период с 1800-го по 1824 год на жителей Мадрида нагоняли страх ночные вылазки «Смертного греха», то есть братства Пресвятой Девы де ла Эсперанса, члены которого ходили по улицам парами, завернувшись в длинные плащи и держа в руках по фонарю, колокольчику и кожаному кошелю. Время от времени они останавливались, поворачивались друг к другу и завывали высокими душераздирающими голосами: «Сверши благое деяние и отслужи мессу за обращение нечестивцев, погрязших в смертном грехе!» Затем, позвонив в колокольчик, монахи добавляли: «От имени Господа я советую тебе исповедаться в своих грехах, если не хочешь попасть в ад. Даже исповедавшись в миллионе грехов, но утаив хотя бы один-единственный, ты не получишь прощения».