«Есть ведь и целомудренные обычаи,— заметила молодая испанка,— я знаю, что в Тривесе, в Астурии, будущая свекровь вечером накануне свадьбы укладывает в постель закутанную в простыню невесту, а жених должен всю ночь в присутствии своей матери сидеть рядом и охранять любимую, прикладываясь время от времени к кувшину с сидром и не задувая свечи». «Виноградарь» заметил, что этот обычай больше смахивает на пытку.
Когда мужчины вышли в коридор покурить и поболтать, моя попутчица доверительно наклонилась и прошептала мне на ухо: «Вы знаете, нравы просто ужасно испорчены. У нас есть поговорка: “Что произошло, девочка, то произошло, и не стоит беспокоиться; раз уж это случилось, то с Божьей помощью все устроится”, но Господь в таких делах, сами знаете, не помощник. Не зря многим девушкам приходится подкидывать соломенную куклу невесте и жениху». Я попросила объяснить, что она имеет в виду. Девушка из Бильбао загадочно улыбнулась: «Так вы не знаете? Это связано с другим деревенским обычаем. Если парень делает девушке из соседней деревни ребенка, а потом оставляет ее и женится на другой, то новобрачные, выходя из церкви, могут споткнуться о соломенную или тряпичную куклу; еще одну куклу они могут обнаружить посреди дороги, когда идут рука об руку в свадебной процессии. Невеста знает, что это за куклы,— так девушка, которую жених бросил с ребенком на руках, напоминает ему о себе... Поэтому многие невесты плачут в брачную ночь».
Я спросила ее: «А как женщины? Они-то всегда бывают верны? Помните народную песенку о тяжелой доле моряков, чьи жены, когда мужья уходят в плавание, находят им замену? Хотя, возможно, автор песенки просто возводит напраслину на женщин. Как-то на побережье, в деревне Корме в Галисии, я встретила двух женщин, с нетерпением ожидавших встречи со своими мужьями-моряками, которые были в плавании несколько недель. Узнав, что в Корме они могут сесть на каботажное судно, где служили их мужья, и плыть вместе с ними в Бильбао, женщины приехали на автобусе из Муроса — а это не ближний свет! В единственной в деревне гостинице женщины моряков заняли комнату напротив моей и, громко храпя на маленькой двуспальной кровати, до четырех утра не давали мне уснуть. В это время подвыпившие мужья искали своих жен; они шли до деревни от самой пристани, взявшись за руки и распевая во всю глотку. Наконец моряки добрались до гостиницы, и парадная дверь затряслась под ударами их кулаков. Хозяин, сеньор Гарридо, открыл им дверь таверны, где ему пришлось (как он сам признавался на другое утро) пустить в ход всю свою сообразительность, чтобы убедить моряков, желавших непременно лечь со своими женами в постель, не брать лестницу штурмом. Твердо и терпеливо сеньор Гарридо объяснил, что желание осуществить супружеские права абсолютно невыполнимо, так как жены моряков вдвоем заняли единственную свободную комнату. Поэтому он советовал гостям после веселой copitа[90] в его заведении вернуться на свой корабль и прийти за женами в более подходящее время. После трех бокалов белого вина, сопровождавшихся громкими тостами, моряки шатаясь побрели вниз по улице, а сеньор Гарридо отправился в свою комнату».
(Другому матросу повезло меньше: неожиданно вернувшись домой среди ночи, он застал жену в постели с другим. Его «половина», будучи родом из Галисии, не стушевалась, а села на постели и крикнула: «Вот и прекрасно, если хочешь, иди и расскажи это всей деревне!» Нечего и говорить, что рогоносец предпочел держать рот на замке.)
«Должно быть, трудно приходится тем женщинам, мужья которых уезжают в Южную Америку и живут там годами,— заметила девушка из Бильбао. Думаю, большинство жен, остающихся дома, верны своим мужьям, но, разумеется, бывает всякое...»
Да, в жизни бывает всякое. И кто вправе осуждать здоровых, пылких галисийских женщин за то, что они способны поддаться искушению? Разве их мужья, находясь вдали от дома, не изменяют им? Записная книжка одного из эмигрантов, которую его внук чуть не выбросил, попала в руки Альваресу Бласкесу, писателю из Виго. Этот блокнот представлял собой странную смесь расчетов и скупых дневниковых записей, начатых, когда его владелец, вернувшись в родную деревню из Буэнос-Айреса, обнаружил, что жена в отсутствие мужа родила ребенка от другого мужчины. Судя по расчетам, деньги эмигрант заработал немалые, так что мог позволить себе купить более крупную ферму и завести больше скота. Но гордость за достигнутое была отравлена горечью открытия. Вместо того чтобы с годами утихнуть, эта горечь постепенно переросла в ненависть к жене, прослеживаясь в кратких заметках, вкрапленных между ежедневными подсчетами, которые бывший эмигрант, на два года переживший свою неверную супругу, упорно продолжал вести чуть ли не до самой смерти.