Его голубые глаза пылали, красиво очерченные губы типичного шведа кривились в усмешке. Гневный румянец залил ее щеки. Она зашипела, как дикая кошка, и ткнула его пальцем в грудь.
— Девку? Ты соображаешь, с кем говоришь, приятель? А ну-ка, извинись немедленно, или...
— Или ты попросишь своего дружка посадить меня под замок? — закончил Олаф, вглядываясь в ее лицо. А что, действительно смазливая девчонка, недовольно подумал он. Кожа шелковая, бледно-золотистая, а глаза забористые, словно доброе шотландское виски. Уж в чем-чем, а в этом он, стреляный воробей, разбирался.— Я не знаю, зачем Майклу адвокат, который взасос целуется с копами и назначает им свидания.
— Не твое дело, что я...— Она глубоко вздохнула. Майкл. Стоп! — Вы говорите о Майкле Кеннеди?
— Конечно, я говорю о Майкле Кеннеди. О ком же еще мне говорить с вами, черт побери? — Его черные брови сдвинулись, глаза налились кровью.— Так вот, леди, либо вы ответите на мои вопросы, либо бросите это дело и повернетесь ко мне вашей прелестной задницей!
— Эй, Эйджи! — За ее спиной вырос коп, переодетый опустившимся алкоголиком, и сурово посмотрел на Олафа.— Есть проблемы?
— Нет.— Глаза девушки еще сверкали, но она заставила себя улыбнуться.— Все в порядке, Пит. Спасибо.— Эйджи слегка успокоилась и понизила голос.— Я не обязана отвечать вам, Стивенсон. А оскорбления — не лучший способ добиться понимания.
— Вам платят за понимание,— бросил он.— И сколько вы уже высосали из парня?
— Простите, не поняла...
— Сколько вы стоите, подруга?
Она стиснула зубы. На сленге это означало почти то же, что «девка».
— Я — общественный защитник, Стивенсон, назначенный судом для участия в деле Кеннеди. Это означает, что он не должен мне ни цента. Поэтому и я ничего не должна вам.
— Общественный защитник? — Он сбавил тон, но на всякий случай подтолкнул ее к стене.— На кой черт Майклу понадобился общественный защитник?
— Потому что он неимущий и безработный. А теперь позвольте...
Она уперлась ладонью ему в грудь и заставила отодвинуться. Ей вовсе не улыбалось испачкать костюм о кирпичную стену.
— Он остался без работы? Но...— Олаф беспомощно умолк, и Эйджи заметила, что выражение его глаз изменилось. На смену гневу пришло что-то другое. Это усталость, подумала она. Покорность судьбе. Безнадежность.— Он должен был обратиться ко мне.
— А кто вы такой, черт побери? Олаф провел рукой по лицу.
— Я его брат.
Эйджи сложила губы трубочкой и подняла бровь. Она хорошо знала нравы гангстеров, но хотя манеры Олафа вполне соответствовали повадкам «каннибалов», все же он был слишком стар для полноправного члена этой банды.
— Разве у «каннибалов» нет возрастного ценза?
— Что? — Он опустил руку и поглядел на нее с недоумением.— По-вашему, я похож на бандита из уличной шайки?
Прежде чем ответить, Эйджи смерила его взглядом — с обутых в потрепанные сапоги ног до лохматой темноволосой головы. Да, пожалуй, он действительно похож на уличного хулигана, крутого малого, который может расшвырять толпу прохожих и отдубасить любого соперника. Ишь какие кулачищи! Упрямое лицо, ввалившиеся щеки и горящие глаза наводили на мысль о том, что он с удовольствием размозжил бы кому-нибудь голову, ей в том числе.
— Конечно, похожи. Манеры точь-в-точь как у них. Неотесанные, вызывающие и грубые.
Выслушав все, что она думает о его внешности и поведении, Стивенсон не стал спорить, но какое-то время они смотрели друг на друга в упор.
— Я брат Майкла. Если быть точным, то сводный брат. Его мать вышла замуж за моего отца. Понятно?
Настороженность еще не покинула ее, но профессиональный интерес оказался сильнее.
— А он сказал, что у него нет никаких родственников...
В его стальных глазах действительно мелькнула обида, или это ей только показалось?..
— Пускай говорит что угодно, но мне он не чужой. Вот что, мисс. Вы мне не нравитесь. Я могу позволить себе нанять настоящего юриста, который вытащит его из тюрьмы.
На этот раз она не просто сжала зубы, но зарычала от злости.
— Я и есть настоящий юрист, Стивенсон! А если Кеннеди хочет сменить защитника, он может сделать это сам, черт побери!
Каким-то чудом он умудрился сохранить терпение. А казалось, оно давным-давно его покинуло.
— Решим это позже. А сейчас я хотел бы знать, что его ждет.
— Прекрасно,— бросила она, глядя на часы.— У меня есть еще пятнадцать минут. Я буду есть и рассказывать. К часу мне надо быть в суде.