Бобылем жил дед Яков с тех пор, как семья его погибла в войну. Но когда заболел и попал в больницу, оказалось, что все село у него — родственники. И из окрестных сел приезжали. Приносили и жареное и пареное. А он и раньше немного ел, а теперь и вовсе есть не мог.
Прошлой осенью, почувствовав близкий конец, позвал он к себе Сережу и Олега.
— Нет у меня сына,— сказал он,— чтоб передать ему рукомесло мое. И гончаров в селе не осталось. Железные кастрюли люди покупают, в казенных кувшинах воду держат. А души в них мало. Вам, ребятишки, скажу, почему в кувшинах моих вода холодеет. Может, оно вам в жизни еще и сгодится. Только попусту секрета моего не разбалтывайте. Кульбабу знаете?
— Знаем,— ответил Сережа. Кульбабой называли одуванчик.
— Летучки с нее нужно в глину замесить. Из расчета по две полных жмени на кувшин. В горне они сгорят, и тонюсенькие дырочки останутся, тоньше волоса. Через них вода понемножку просачивается и, значит, выпаривается. От этого она и холодеет в кувшине.
И Сережа, и Олег пока никому не открыли секрета старого гончара деда Якова.
— Ну как, ничья? — предложил генерал Кузнецов Матвею Петровичу.
Сережа, слегка вытянув вперед измазанные глиной руки, подошел к шахматистам и оценивающе оглядел доску. Нет, дед Матвей не сумел выиграть. Но он и не проиграл. И хоть не вышло так, как загадал Сережа, а все равно он почувствовал какое-то странное облегчение.
— Соглашайтесь, дед Матвей,— посоветовала Наташа.
— Это при моей лишней пешке, Наташка? — Дед Матвей потянулся рукой к белому королю, чтоб сделать еще ход, но тут же раздумал. — Ну чтоб вам, товарищ генерал, не обидно было, считайте — ничья.— Он сложил шахматы в коробку, взял коробку под мышку и подошел поближе к Алле Кондратьевне.— Кондратьевна! Я вот чего спросить хотел... Ты давно Ефременко знаешь?
— Давно. Учились вместе. И Гриша с нами кончал. Финансово-экономический.— Алла Кондратьевна поправила на кофточке голубой эмалевый ромбик вузовского значка. — А что?
— Переучет он там какой-то затеял. У Щербатихи.
— Ну вот,— сказала Алла Кондратьевна так, словно ожидала этого.— Это ведь вы посадили малограмотную бабу на колхозный магазин. А я вас предупреждала. Теперь будут неприятности.
— Посадил, посадил,— начал ворчливо оправдываться Матвей Петрович.— Дети у нее мал мала меньше. Мужик на Север по оргнабору подался, денег не шлет. Женщина она тихая...
— Щербатиха тихая? — перебила его Алла Кондратьевна.— Одного мужа в могилу свела. Другой сбежал. И правильно сделал — она старше его на десять лет. Теперь он денег не шлет, так Щербатиха за казенные принялась? Я вам говорила: в магазине человек должен сидеть, как стеклышко.
Матвей Петрович виновато потянулся рукой к затылку.
— Да все они поначалу, как стеклышки...
— Что с ней будет, дед Матвей? — напряженно спросил Сережа.— Так не годится.
— И я говорю: не годится,— подхватил Матвей Петрович.— Вот когда б Кондратьевна перемолвилась с этим, с Ефременко...
— Ничего из этого не выйдет,— решительно отказалась Алла Кондратьевна.— Ефременко такой, что с ним не очень перемолвишься. Он, когда начнет копать... Он еще в институте, пока кроссворд до последней клеточки не решит, с места не стронется. Хорошо, если в бумагах Щербатиха запуталась. А если что серьезное?..
Алла Кондратьевна наклонилась над миской, зачерпнула горстью глину и начала обмазывать цесарку.
— Наташа,— позвала она,— смотри, как это делается. Сначала против пера мажешь, чтоб глина лучше взялась, а потом уже вокруг... Ладно,— вдруг решила она.— Попробую поговорить. Но смотрите, чтоб это в последний раз.
Матвей Петрович повеселел:
— И правильно, Кондратьевна, и хорошо. К чему нам это?..
— Может, нам к Ефременко поехать? — нерешительно предложил Сережа.
— Только тебя там не хватало,— оборвала его Алла Кондратьевна. — Мало тебе Слесаренко.— Она повернулась к генералу: — У нас кладовщика пришлось уволить из-за Сережиных шуточек.
— При чем тут Слесаренко? — возразил Сережа.— Тут другое дело...