Сережа, который разделял всеобщее восхищение доктором, считал его даже чересчур «простым». Александр Михайлович был органически не способен сказать не то, что думает, или сделать что-нибудь для своей выгоды за счет других.
Вначале от его мундира с начищенными пуговицами, со сверкающей медалью «За боевые заслуги» повеяло в сухопутном селе морским соленым ветром. После того как Александр Михайлович закончил медицинский институт, он еще некоторое время занимался в ординатуре, практиковался как хирург, а затем его призвали в армию, на флот, на службу по специальности — военным врачом. Но на корабле он не остался. Ему очень нравилась флотская форма, но он совершенно не переносил качки. К тому же он так и не сумел научиться плавать. И он просто и откровенно сам рассказал обо всем этом в селе Бульбы.
Сережина мама, медсестра Вера Васильевна, только что не молилась на доктора. Сережина бабушка Галина Федоровна души в нем не чаяла. Сережин отец Григорий Иванович считал его лучшим своим другом.
Но даже лучшим друзьям заполучить Александра Михайловича к себе на обед вне установленной очереди было очень трудно, чтоб не сказать — невозможно. Этим самым была бы нанесена смертельная обида тем, кто терпеливо ждал своей очереди.
И Вера Васильевна исхитрилась. Приглашала Александра Михайловича на вечер. Попить чайку.
С доктором Польским за время его жизни и работы в селе Бульбы ни разу никто не ссорился. Но совершенно неожиданно, вдруг, вспыхнула острая ссора между ним и зоотехником. На принципиальной основе.
Зоотехник Стоколос тоже пользовался в селе большим уважением. Говорят, что все гениальное — просто. Удивительную справедливость этого выражения Сережа видел в открытии зоотехника.
Может ли один человек повысить на двадцать пять процентов количество кормов, которыми откармливают свиней на свиноводческих комплексах, на фермах и даже в индивидуальных хозяйствах на приусадебных участках?
Оказывается, может. Это осуществил Стоколос — Реаниматор.
Людей, которые неаккуратно ведут себя за столом, после их ухода оставшиеся иногда называют свиньями. Для этого имеются все основания. Свиньи, когда едят, разбрасывают и затаптывают более четверти полученного корма. Это известно всякому, кто хоть раз видел свинью в свинарнике, а не на сковородке. Таким образом на фермах впустую пропадает четвертая часть фуража, концентратов, ценных гранулированных кормов.
Герой Социалистического Труда зоотехник Стоколос взял двух плотников и переоборудовал на свиноферме все кормушки: поставил их пониже, у самой земли, и приспособил деревянные щитки, чтоб свинья поменьше вертела головой и чтоб корм изо рта падал не на пол свинарника, а назад в кормушку.
Миллионное дело, а проще простого!..
И вот теперь зоотехник, рослый, дюжий, совсем еще не старый человек, смотрел на доктора Польского обиженно и растерянно. Он даже стал заикаться.
— Вот у меня данные Института физиологии и биохимии сельскохозяйственных животных,— твердил он, размахивая журналом.— Я не понимаю, почему такое недоверие к современной науке. Так можно заглушить любую инициативу...
Окна правления колхоза были открыты настежь. Сережа стоял за окном. Павел Михайлович завел такой обычай, что на заседания правления колхоза мог приходить всякий, кому вздумается. На таких заседаниях бывали и учителя, и картофелеводы, и доярки.
Возле окна сидел звеньевой механизированного картофелеводческого звена Володя Бондарчук, которого в селе знали еще под прозвищем «Не пей!». Его желтое, болезненное лицо, его тонкие белые руки — он всегда работал в перчатках — производили впечатление слабости и нездоровья. Вот уж о ком по внешнему виду никто бы не догадался, что это силач, здоровяк, кандидат в мастера спорта по самбо в легчайшем весе, человек, которому подражали все мальчишки села Бульбы.
По другую сторону окна сидел один из тех колхозников, кого никогда не увидишь без старого, заплатанного ватника, может быть, только кроме того случая, когда он женился. И была у этого ватника еще одна особенность. Он издавал запах керосина и самосада, хотя хозяин его курил болгарские сигареты, а его дом уже много лет освещался электричеством. Это был бледный человек с бегающими глазами и беспокойными морщинистыми руками. Фамилия его была Филимоненко, а звали его Иван Иванович. Около него сидел черноволосый и всегда веселый молодой агроном Корниенко. Он был в темных очках, которые почему-то никогда не снимал. Дальше за столом сидели члены правления.
Сережа пришел за своим отцом и поспел как раз к тому времени, когда доктор Польский выступил против новшества, задуманного Реаниматором.