Выбрать главу

За соседним столом женщина продавала засахарившийся в мелкие зерна вербовый мед с чуть горьковатым, свежим привкусом. Особенно много было на базаре падевого меда — темно-бурого, с деревьев лиственных пород, и зеленого — с сосны. Когда идешь по лесу, с листьев деревьев на тебя иногда падают сладкие капли. Это — падь. Сладкие выделения тлей и других насекомых, питающихся соком растений. Пчелы собирают падь.

Но больше всего привлекал покупателей прозрачный, янтарный мед в сотах — тяжелых, добросовестно и старательно заполненных пчелами. Продавал соты, укладывая их в полиэтиленовые мешочки, дюжий парень лет двадцати пяти, с красным лицом человека, который недавно позавтракал в чайной и сдобрил бифштекс рубленый стаканом водки и парой кружек пива. Из-под кожаной фуражечки кучерявился чуб. Чтоб не испачкать медом костюма, он надел новенький, видимо тут же на базаре купленный, женский ситцевый фартук в синий цветочек.

— А это какой мед? — спросил Платон Иннокентьевич.

Сережа попробовал.

— Это не мед,— сказал он решительно.

В древности люди представляли себе рай в виде сада. Однако и сегодня, если спросить у любого человека, где, по его мнению, лучше всего живется, как правило, он ответит: в саду. Можно привести много фактов и цифр, которые расскажут о том, как изменилась, как улучшилась за последние годы жизнь Полесья. Это будут центнеры, которыми обозначают урожай картофеля, собранного с каждого гектара, и новые кирпичные дома колхозников, которые в сводках обозначают штуками, и новые хорошие дороги, и Дворцы культуры, и мощные тракторы, и картофелеуборочные комбайны. Но есть еще один показатель, и говорит он о многом. Это сады, которых прежде на Полесье было так мало. И не только колхозные и совхозные сады с молодыми, сплющенными с боков, растянутыми на проволоке пальметными яблонями, но и небольшие сады возле хат.

А там, где сады, там и пчелы. Без пчел деревья цветут, но не дают плодов. А там, где пчелы, там и мед. Мед штука соблазнительная. На любом рынке положи на одну чашку весов килограмм самых лучших, самых дорогих конфет, а на другую килограмм меда, и окажется, что они в одной цене.

Но конфеты нельзя подделать. А мед подделывают. Ставят пчелам в кормушках сахарный сироп, пчелы его перерабатывают, запечатывают в соты.

Такой мед всякие мошенники потом продают как настоящий, как сотовый, но нет в нем тех веществ, которые делают мед полезным, нет всего того, что собирают пчелы на цветах.

— Это не мед, — повторил Сережа.

— Как это?.. Разве может быть не мед в сотах? Почему ты так думаешь?

— Запах. Мало запаху. И он слишком сладкий.. Он какой-то приторный. У него не настоящий вкус.

— А ну-ка чеши отсюда,— обозлился и еще больше покраснел парень в кожаной фуражечке.— Специалист нашелся. Мотай, покуда цел!

— Придержи его тут, Серега,— сказал Олег.— Я сейчас дежурного приведу. Из милиции. В лаборатории проверим, какой это мед и откуда он.

— Я сам это... я сам в лабораторию,— заспешил парень и тут же исчез вместе со своим большим ящиком-чемоданом, заполненным сотами.

Платону Иннокентьевичу Сережа посоветовал купить мед, который считал самым лучшим,— будяковый. Его собирают пчелы с малиновых цветов будяка, или, как его еще называют по-русски, чертополоха.

Душистый этот мед отличался совершенно особым мягким вкусом.

За Сережей, Платоном Иннокентьевичем, Наташей и Олегом тянулась целая толпа покупателей. Они прислушивались к каждому Сережиному слову. Будяковый мед раскупили в минуту. И тогда пасечник, смешливый старик с желтой прокуренной бородой, обратился к Платону Иннокентьевичу.

— Оставили бы вы нам своего академика... Я вон с полсотни годов с пчелами дело имею, а по одному запаху мед не обозначу.

— А вы когда-нибудь видели, чтоб у человека был нос такого размера, как у него? — вмешалась Наташа.

Платон Иннокентьевич со своей покупкой вернулся к машине, а Сережа, Наташа и Олег продолжали путь по базару.

Дальше, на самом краю базара, мычали коровы, напуганные окружающей суетой и шумом, и встревожено поглядывали на своих телят: не потерялись ли, не перепутались, не чужой ли теленок тычется лбом в вымя.

— Знаешь, сколько ему? — спросил Сережа у Наташи и показал на уморительно серьезного бычка с острыми прямыми рожками.