— Нет, Григорий Иванович! Сережа не уйдет!
— Наташа! — строго оборвал ее генерал Кузнецов.
— Он не к вам пришел, — продолжала Наташа.— Он ко мне пришел.
— Пришел он к тебе,— сдержанно согласился с Наташей Григорий Иванович.— А уйдет со мной.
Сережа не хотел ссориться с отцом. Да еще при посторонних людях. Но у него не было выхода: промолчать, уйти с отцом — это значило предать Наташу. Сжав кулаки, набычившись, глядя в землю, он ответил:
— Я не уйду.
— Не уйдешь,— вспылил Григорий Иванович,— можешь вообще домой не возвращаться!
И Наташа, которая вдруг поняла, чем грозит Сереже ее неожиданное вмешательство, вместо того, чтоб как-то сгладить все это, выпалила:
— И не надо! И не вернется! У деда Матвея будет жить! Или у нас!.. Вот оно, ваше воспитание... Посадили какую-то тетку, а отвечать должен Сережа. Лоси по дороге бегают — отвечать должен Сережа. Никуда он не пойдет! — Она оглянулась на Анну Васильевну.— И я отсюда никуда не поеду. Ты как хочешь, а я останусь!
Казалось, она сейчас расплачется. И чем горячее говорила Наташа, тем бесстрастнее становилось лицо Анны Васильевны.
— Ты извини ее, Гриша,— мягко сказала она. И так же мягко обратилась к Наташе: — Тебя никто не заставляет. Если не хочешь — не поедем.
Это было сказано так спокойно и так определенно, что у Матвея Петровича невольно вырвалось:
— И слава богу!
— Анна Васильевна! — удивилась Алла Кондратьевна.— Вы что, всерьез?
— Дело,— едва заметно улыбнулся председатель.— Где мы директора в школу найдем посеред года.
И все и Сережа невольно посмотрели на генерала Кузнецова, который до сих пор слушал Анну Васильевну и Наташу так, будто его это совершенно не касалось.
— Мне кажется, Анна,— сдержанно сказал он,— есть вещи, которые совсем не обязательно выносить на общее собрание. Я не понимаю тебя. Наташа капризничает, а ты ее поощряешь.— Он недовольно посмотрел на насупленного, взъерошенного Сережу.— К недостаткам Сережиного воспитания я не имею отношения. Это дело Григория Ивановича разобраться в том, куда и для чего возил он картошку. Иное дело — Наташа. Ее воспитание. Напрасно я совсем отстранился от этого. Я не хочу навязывать тебе решения, но не могу, не вправе оставаться безучастным. И ты, Анна, обязана наконец серьезно подумать о Наташе. О ее будущем. Я настаиваю на ее переезде.
— Прости, но мне кажется, что в твоих словах больше заботы о твоем собственном будущем, чем о Наташином,— с беспощадной прямотой ответила Анна Васильевна.— Что же до воспитания...— Она задумалась и затем медленно и убежденно добавила: — Наташа получила самое большее из всего, что может дать жизнь: общение с человеком необыкновенным. Поэтом.
— Самое большее, что может дать жизнь,— резко, трезво, с достоинством возразил генерал Кузнецов,— это уверенность в том, что тебе не в чем себя упрекнуть.
Сережа почувствовал, что Наташа взвинчена до предела и может сейчас сказать такое, чего уже не поправишь. И действительно, Наташа негромко, но с яростью, которая, как пламя сквозь пепел костра, прорывалась сквозь сдержанность, заметила:
— Нам здесь всем есть в чем себя упрекнуть.— И в упор спросила у отца: — Ты считаешь, что из-за Сережи я не хочу уезжать?
— А из-за чего же?
— Из-за тебя!..— закричала Наташа.— Из-за мамы!.. Что же вы теперь хотите сделать вид, что не было у вас этих девяти лет? Ты говорил, что мама тебя очень обидела. Теперь ты забыл об этой обиде?..
Анна Васильевна попробовала вмешаться:
— Наташа... Наташа ее перебила:
— А ты?.. Ты оставила папу. Оправдать это можно только в одном случае. Если ты иначе жить не могла. А теперь, выходит, могла?! Как же я буду смотреть вам в глаза?..
«Вот, значит, что,— ахнул про себя Сережа.— Значит, действительно дело не во мне. И не в том, что я не могу без нее. А в этом... В том, что больше нет Виктора Матвеевича. И они хотят жить дальше так, словно его вообще не было! Но как можно об этом говорить?..»
— Ну, девка... Это ты того,— озадаченно проворчал Матвей Петрович.
— Ой, как же это нехорошо,— огорчилась Алла Кондратьевна.— Как же можно,Наташа, говорить такое на людях...
— Что ж,— прищурился, словно целясь, генерал Кузнецов.— Прямые вопросы требуют таких же прямых ответов.— Он помолчал.— Виктор Матвеевич, Наташа, прислал мне письмо. Отправлено оно было двадцатого июля.
— Двадцатого июля он уже не вставал,— устало и сердито сказала Наташа.
— И тем не менее я получил это письмо. Оно о тебе. Виктор Матвеевич писал, что ты встретишь меня настороженно. И, как видишь, он был прав. И скрыто-враждебно. И в этом он тоже не ошибся. Он писал, что все эти годы ты переносила на себя его вину передо мной. Сама того не сознавая. Но он считал, что со временем ты преодолеешь это. Если я сумею тебе помочь. Больше всего он боялся, чтоб в тебе не осталось надлома, который лишает человека веры в себя и делает его недобрым к другим.— Генерал Кузнецов резким движением расстегнул одну из бесчисленных «молний» на своей куртке и достал из кармана конверт.— Вот это письмо.— Минутку он колебался.— Там есть вещи, предназначенные для одного меня. Он и в самом деле был человеком необыкновенным. Во всяком случае, на редкость проницательным... Ты хочешь прочесть?