— Вот они, твои три рубля,— с горечью выдохнул Григорий Иванович.
Павел Михайлович тяжело поднялся с чурбака, на котором сидел он все это время в неудобной позе — чурбак для него был слишком низким,— и сразу стало видно, как он устал, как словно надломило его то, что сейчас он услышал.
Все в колхозе знали, и Сережа это знал, что Павел Михайлович не любил, когда ему рассказывали что-нибудь плохое о людях, относился к таким рассказам с недоверием, а если убеждался в том, что рассказанное правда, искренне и надолго огорчался. И такая его вера в людей стала в селе особым мерилом правды, его стеснялись обманывать, при нем люди всегда стремились показать себя с лучшей стороны.
— Что ты наделал, Матвей? — сказал он обиженно и недоуменно.— Чем жизнь кончаешь?.. Под огнем копал ты эту картошку, под смертью видимой... Сколько нас осталось?.. Тебя пионеры на праздники в президиум сажают... Чего тебе не хватало?.. На что ты позарился?..
Матвей Петрович втянул голову в плечи. Он смотрел на председателя испуганно, жалко, и Сережа не выдержал.
— Батя,— сказал он с отчаянием.— Ведь дед Матвей не для себя. Для нас. Для колхоза. За удобрения!..
— Какие удобрения?.. Кто выдумал такую глупость? Вы, Матвей Петрович?
— Что это значит? Сережа! Откуда ты это взял? — строго спросил председатель.
— Да не вынайте вы душу из парня,— исподлобья посмотрел на председателя Матвей Петрович.— Я ему сказал. Заврался. Не было никаких удобрений.
— Как же вы, дед Матвей? — только и вымолвил Сережа.
— А если бы и были удобрения? — строго и холодно спросил генерал Кузнецов.— Тогда бы ты, Сережа, считал, что так и нужно?.. А ты, Наташа? — повернулся он к дочери.— Ты знала, что Сережа возит краденую картошку?..
— Анна Васильевна! — вдруг осенило Щербатиху.— Так это ваш... Так он в самом деле генерал?.. А я такого наговорила... Простите меня великодушно.
— Он мне сказал,— ответила Наташа.— Сегодня. Только он ведь не знал...
Алла Кондратьевна подошла к столу, взяла из своей сумочки очки — она была несколько близорука, но обычно очков не носила,— надела их и внимательно, словно не узнавая, посмотрела на Матвея Петровича.
— Сколько сил мне стоило,— сказала она,— чтобы все в колхозе как по рельсам катилось, чтобы в хозяйстве свободный рубль был. А вы этот рубль — в карман?! За моей спиной. Кому же верить после этого?
— А кто тебе эти рельсы гладкими делал? — обозлился и внезапно перешел в наступление Матвей Петрович.— Ты из области ворочалась — ног под собой не чуяла. «Договорилась! Цемент есть, пленка на теплицы будет, водой аммиачной хоть залейся, а подшипники уже по дороге катятся». Только ты в кабинете договаривалась, наверху. А получать мне на базе, внизу. Ну, а там таких, как я, тринадцать на дюжину. Знакомство нужно. Кому цветочки, кому грибочки, а кому и бутылку. Что ж я это, из своего кармана должен был?.. Не настачишься!
— Не врешь ты, Матвей? — подозрительно посмотрел на него Павел Михайлович.— Сколько на это могло у тебя уйти?
— Ты бы сам попробовал, — огрызнулся Матвей Петрович.— На одни ложки у меня, почитай, полтыщи ушло.
— Какие ложки? — огорошено спросил Павел Михайлович.
— Деревянные. Лакированные. Даешь человеку шесть штук и говоришь: «Опытная партия. В колхозе налаживаем народный промысел». Он и рад. Говорит: «Чистая Хохлома!» И невдомек ему, сердечному, что оно и впрямь Хохлома. В универмаге их навалом.— Матвей Петрович удивленно развел руками.— И скажи ты мне на милость, где эта Хохлома и к чему они на ложки столько леса переводят? Ведь никто ими не ест. Железными сподручнее...
— Ты брось эту Хохлому,— перебил его Павел Михайлович.— Ты себе брал деньги или не брал?
— Ну...— замялся Матвей Петрович,— по воде ходить... И сколько там оставалось?..
— Дурак ты, Матвей, — с отвращением сказал председатель— И из-за этого — под суд?.. На старости... И Щербатиху запутал. И за малого ты еще ответишь.
— За себя я сам отвечу,— дерзко отозвался на эти слова Сережа.
— Что ты ответишь? — с яростью спросил Григорий Иванович. — Что за трешку тебя с потрохами купили?
— Григорий Иванович! — испугалась Наташа.— Неужели вы в самом деле думаете, что он из-за денег?.. Григорий Иванович когда-то советовал Сереже: «Если злишься, перед тем как что-нибудь сказать, посчитай до десяти. Иначе ты непременно пожалеешь о сказанном». И сейчас Сереже показалось, что Григорий Иванович просчитал про себя до десяти и лишь после этого сказал:
— Нет. Не думаю. А вы с Сережей понимаете, что за все это с меня первого спросится? Если в колхозе крали — бухгалтер виноват. Документы подделывали — бухгалтер виноват. Я с себя вины не снимаю. Павел Михайлович! — повернулся он к председателю.— Только, может, и Алле время понять, какие ягодки на ее цветочках поспевают. Это ведь ты,— обратился он к Алле Кондратьевне,— хвасталась, что достала удобрения на стороне. И целую теорию придумала про «деловых людей». А я тебе скажу: много теперь таких ловкачей и проныр развелось возле нашего хозяйства. И вот что из этого получается.