— Я не знаю другой жизни, — покачала головой маленькая монахиня. — А здесь я, по крайней мере, в безопасности.
— Но безопасность эта весьма относительна, — заметил Андре. — Мне кажется, здешнее правительство, хотя оно борется с язычеством, не слишком уважает христианские догмы.
Я полагаю, на Гаити немало христиан. Они читают молитвы, ходят, когда надо, в церковь, но это не мешает им убивать друг друга. А мулатов ваш император ненавидит почти как и белых.
Сестра Девоте съежилась от страха. Она взмахнула руками, словно приказывая Андре замолчать.
— Зачем вы пытаетесь запугать меня? — спросила она. Ее слова прозвучали так жалобно, что Андре, почувствовавший, сколь неуместна эта тема в разговоре с девушкой, которая не может рассчитывать на приют в другом месте, поспешил направить разговор в другое русло.
— Я вовсе не хотел вас пугать! Просто вы такая красивая, такая добрая… Смотрите, даже птицы вас не боятся! Из вас получилась бы нежная супруга, прекрасная, заботливая мать. Вы обездолили не только себя, но и того, кто мог бы стать счастливым человеком, женившись на вас… Вы растрачиваете свою жизнь понапрасну!
Девушка решительно выпрямилась.
— Молитвы не бывают напрасными, — твердо сказала она.
— Но ведь и другие молятся! И я тоже, — возразил Андре. — Я молюсь, когда собираюсь совершить какой-нибудь ответственный шаг, прошу у бога помощи. Собираясь сюда, я часто обращался к богу в молитвах. Еще я молюсь, чтобы поблагодарить бога за то, что он оберегает меня. Я прошу, чтобы он не оставлял своим попечением мою мать. Да мало ли у меня причин для молитвы? Но я знаю одно: я никогда не спрячусь за монастырскими стенами, не убегу от жизни. Я буду бороться и страдать, смело глядя в глаза реальности.
— Для меня эта жизнь слишком реальна, — с горечью произнесла девушка.
Андре показалось, что маленькая монахиня на момент забыла о его присутствии и высказала вслух свою самую сокровенную мысль, — Знаете, ведь я думал, что вы Саона, — сказал Андре больше для того, чтобы отвлечь собеседницу.
— Почему вы так решили? — рассеянно спросила она, очевидно все еще находясь в плену своих невеселых мыслей.
— Во-первых, потому, что вы красивая. Во-вторых, вы прекрасно говорите по-французски. Кроме того, я подумал, что вы белая. Но самое главное, на церемонии вуду я явственно слышал, как Дамбалла обещал мне, что я найду Саону. Спустя несколько часов я встретил вас и поверил, что боги помогли мне. Откровенно говоря, встреча с Саоной разрешила бы для меня многие трудности.
— А что бы вы сделали, если бы я действительно оказалась Саоной? — живо заинтересовалась девушка.
— Ну, я попросил бы вас помочь мне в поисках спрятанного графом де Вилларе имущества, — начал Андре. — Вы бы, конечно, согласились. А с вашей помощью я наверняка нашел бы сокровища. А потом я помог бы вам уехать с Гаити. Мы вместе вернулись бы в Англию. И вы стали бы жить в Лондоне с моей матушкой.
— А вы думаете, Саоне понравился бы такой план… если бы, конечно, она была жива и узнала бы о нем?
— Мне кажется, она не захотела бы оставаться на Гаити после того кошмара, который ей довелось пережить, — уверенно сказал Андре.
— Пожалуй, вы правы, — кивнула монахиня. — А разве вы живете в Англии? — спросила она. — Я ведь думала, что вы приехали сюда из Порт-о-Пренса.
Андре осекся. Он только теперь вспомнил, что для сестры Девоте он — мулат.
Рядом с ней он забыл об осторожности, о своей темной коже, о том, что, находясь в этой стране, должен мыслить и вести себя как мулат. Он разговаривал с девушкой, представляя себя тем, кем являлся на самом деле — европейцем, французом, аристократом, нашедшим пристанище в Англии.
Как он безрассудно поступил!
— Я прожил в Англии несколько лет, — пояснил он. — И теперь, оставив мать в Лондоне, на время вернулся сюда, чтобы попробовать найти наше имущество.
Маленькая монахиня молчала. Андре опасался, что его история показалась ей не правдоподобной.
Но сестра Девоте лишь задумчиво спросила:
— А какая она, Англия?
— О, это прекрасная страна! — с воодушевлением сказал Андре. — Там царит порядок и безопасность. Англичане — спокойные и доброжелательные люди. А разве вы не встречали англичан здесь, на Гаити?
Монахиня отрицательно покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Я думаю, их можно встретить в Порт-о-Пренсе. Но в нашу глушь им приезжать незачем.
— Кристоф неплохо относится к англичанам, — добавил Андре. — Во всяком случае, он так ненавидит французов, что предпочитает им людей любой другой национальности. Он не так ослеплен отвращением к европейцам, как Дессалин, и понимает, что без них правительству не выстоять. Поэтому в Порт-о-Пренсе действительно немало выходцев с Британских островов.
Андре знал, что среди англичан на Гаити едва ли найдется много католиков. Так что встретить их в церкви — а других мест для встречи с людьми у монахини быть не могло — сестра Девоте едва ли могла.
— Мой отец был французом, — задумчиво сказала монахиня и надолго замолчала.
Ее лицо было бесстрастным. Андре, глядя на ее непроницаемое выражение, не мог представить себе родителей Девоте, ее братьев или сестер, их прошлую жизнь в дореволюционном Гаити.
Может быть, чернокожая молодая женщина с маленькой белой дочкой жила в покое и довольстве в одном доме с отцом девочки. А может быть, подобно многим белым, отец постарался отослать дочь подальше с глаз, хотя и давал матери средства на ее содержание.
Судя по тому, что десять лет назад девочка-окторунка оказалась в доме де Вилларе, о ней было кому позаботиться после смерти родителей. Возможно, Филипп де Вилларе был другом ее отца.
— Мой отец тоже был французом, — ответил Андре вслух. — Это тоже сближает нас.
Монахиня недоуменно посмотрела на него. Андре пояснил:
— И вы, и я любим птиц, интересуемся живописью. Ведь мы познакомились с вами, когда вы рассматривали настенную роспись. А накануне я стоял на том месте, где застал вас, и рассматривал те же картины.
Андре чуть не сказал, что не видел ничего подобного, но вовремя сообразил, что для мулата, выросшего на Гаити, такая живопись — не диковинка.
— И потом, в наших жилах течет смешанная кровь… Ему было неловко произносить эти слова. Но это была вынужденная ложь. Он должен был успокоить маленькую монахиню, завоевать ее доверие. А если уж быть до конца откровенным, Андре очень хотелось понравиться этой девушке.
Глядя на ее маленькое личико, обрамленное белым монашеским платом, он неожиданно для себя сказал:
— А какого цвета у вас волосы? Как бы мне хотелось увидеть их.
Монахиня сжалась, напуганная его словами. Еще мгновение, и она, наверное, побежала бы прочь, чтобы укрыться в своем монастыре.
— Уже поздно, — сказала она, принужденно улыбаясь. — Мне пора идти…
Вдруг Андре осенило:
— А мне кажется, никто не знает, что вы здесь. Вы же ходите кормить птиц без разрешения! Правда? Девушка зарделась, очевидно, Андре был прав.
— Я не делаю ничего дурного, — сказала она, будто защищаясь. — Я только хочу кормить птиц…
Судя по ее ответу, когда-то ей не разрешали уходить из монастыря так далеко, и она стала сбегать потихоньку.
— А еще вы хотели видеть меня, — напомнил монахине Андре ее собственные слова.
Он придумывал повод задержать пугливую монахиню.
— А ведь сейчас время завтракать. Может быть, вы позволите мне вас угостить чашкой кофе?
— Я не могу, — сказала девушка, потупившись.
— Почему не можете? Ведь еще совсем не поздно. Я уверен, что в монастыре все-таки догадываются, куда вы исчезаете по утрам. Уверяю, никто вас не хватится. А завтрак не займет много времени.
— Н-но… — начала было молодая монахиня, подыскивая подходящий предлог для отказа.