– Скажите, любезнейший, какими такими качествами очаровала вас ваша протеже?
Управляющий в растерянности замер на пороге – а что произошло здесь? По-видимому, его лицо выражало столь крайнее недоумение, что барон не стал выдерживать паузу и все объяснил.
– Должен вам сказать, Карл Модестович, что антрепренер вы никудышний! Представленная вами девица – бездарна и беспомощна. Она и двух строчек запомнить не может, и к тому же – глухая, суфлеры измучались ей реплики подавать…
– Может, растерялась – первый раз все-таки большая роль? – осмелился предположить управляющий, отирая со лба вдруг высыпавшую испарину. – Ну и память короткая, девичья…
– Да нет в ней ничего девичьего – грубость и пошлость наблюдаю! А взгляд ее и подавно лишен наивности, – рассердился барон. – Над нею вся труппа смеялась! Я видел марионеток, которые играли лучше нее.
– Иван Иванович, – предположил Шулер, – скорее всего, Полина занервничала…
– Занервничала? Да это я занервничал, пока она, как попугай, повторяла за всеми слова! Я готов был от негодования разломать тот балкон, на котором она, с позволения сказать, играла!
– Неужели вы не дали ей даже шанса оправдаться?
– Мы не в суде, любезнейший Карл Модестович! Мы в театре, а на сцене есть только один закон: или ты живешь тем, что играешь, или ты не актер!
– Но…
– Никаких «но», – отрезал барон, переводя дыхание, – я вашу девушку из Джульетт уволил. И благодарите Анну. Она заступилась за нее передо мной, и я поэтому позволил сей бездарности играть служанку Джульетты. Роль как раз по ней, и, надеюсь, хотя бы это она умеет делать по-настоящему?
Карл Модестович промолчал, но зубами скрипнул – что это сегодня, ни один не пощадит, не пожалеет? А самолюбие у него, между прочим, не резиновое!
– А теперь, – вздохнул Корф, – узнали ли вы что-нибудь о Долгорукой? Или просто прогуляться ездили?
– К сожалению, ничего мне узнать не удалось. Княгиня кого-то принимала, и все слуги были заняты, но дайте мне время…
– Нет у меня этого времени. Карл Модестович, – неожиданно тихо сказал барон. – И вели запрягать – я еду к соседям!
– Как прикажете, – управляющий замялся, – а не позволите ли самому вас отвезти, дело-то уж больно важное, может, понадобится чего?
– Хорошо, – кивнул устало барон, – я сейчас же выйду..
Карл Модестович почувствовал, как колени у него надломились, и вот так, на ватных, полусогнутых ногах, он с обреченным видом отправился выполнять указания Корфа. Карл Модестович шел и проклинал судьбу-злодейку, княгиню-обманщицу, барона-самодура и треклятую русскую жизнь, в которой никогда нет места планам! Что ни придумаешь – все к черту! Ничего загадывать нельзя – обязательно какая-нибудь мелочь переплюнет ночи раздумий и тщательно собранные конструкции. Не страна – карточный домик, чуть задел – рухнуло все, что с таким трудом копилось и подготавливалось годами. И зачем он только приехал сюда, в этот медвежий край?!
Здесь даже конюх – и тот умничает!
Куда это годится?! Прагматичному человеку серьезного дела не сделать! Ну ничего-ничего! Я еще наведу у Корфов порядок, я всем им небо в овчинку устрою – вспомнят они меня! И княгиню эту лживую проучу – стану сам себе королем со своим поместьем в Курляндии, посмотрим тогда, кто знатнее и богаче. А я уже кое-что накопил, сейчас чуть-чуть еще доложу – куплю себе титул и имение, и только меня и видели!..
Карл Модестович и не заметил, как замечтался. Ему грезилось, что он – не он, то есть он, но он – хозяин, а этот старый павлин Корф – у него на посылках.
– Явился, Иван! Где носило тебя столько времени, я уже лишнего жду целых две минуты!
– Извинения прошу, Карл Модестович, был на кухне, не сразу расслышал…
– Так ты еще и глухой?! И бегаешь слишком медленно. Ступай-ка, Иван, почисти мои сапоги. А затем на конюшню, стойла неделю как грязные.
– Но ведь, я управляющий. А конюшни… Это же могут и крепостные…
– Хватит ныть! Я не понимаю, зачем мне управляющий, которому я плачу за безделье!..
– Я нанял вас управляющим, считая, что немцы – аккуратный и исполнительный народ! – раздался рядом с ним недовольный голос барона.
Карл Модестович вздрогнул и очнулся. Он стоял у крыльца, а коляска двигалась по кругу вслед за впряженной в нее серой в яблоках, которая мирно то тут, то там покусывала траву на дворе.
– Сейчас я все исправлю, мигом!
Управляющий бросился ловить лошадь, но кобыла никак не хотела идти под уздой. Шуллер чувствовал; что отовсюду за ним наблюдают насмешливые глаза дворовых, и от этого заводился еще больше. Наконец, ему удалось удержать поводья, и лошадь подчинилась. Карл Модестович подвел коляску к крыльцу.
– Извольте, Ваше Сиятельство, карета подана!
Барон рассеянно кивнул ему – его мысли были очень далеко. Он велел управляющему гнать во весь опор – шутка ли, какую игру затеяла Долгорукая.
Княгиня приняла его с выражением крайнего удивления на лице. К появлению Корфа она была совершенно неготова. Она ожидала Забалуева для проведения помолвки и пребывала в прекрасном расположении духа. Ведь все складывалось, как нельзя лучше – расписка у нее, Лиза почти замужем, да еще за кем – за предводителем уездного дворянства!
– Добрый день, сосед! Наконец-то вы нашли время навестить нас! Это такая радость!
– Добрый день, княгиня! Признаться, времени у меня немного… – начал барон.
– Да не торопитесь вы так, Иван Иванович! – примирительно сказала Долгорукая. – Вы присаживайтесь, а я сейчас велю, чтобы нам к чаю сладкого подали.
И, не позволяя барону возразить, Мария Алексеевна быстро вышла из гостиной, чтобы собраться с мыслями.
В коридоре она увидела Шуллера и решительно подошла к нему.
– Что это значит, Карл Модестович?! – озлобленным шепотом накинулась она на него. – Что за игру вы затеяли? Зачем привезли барона ко мне?
– Я всего лишь сопровождал его, чтобы оставаться в курсе! – оправдывался Шуллер. – Вы вот меня недавно принимать не стали, а я вас предупредить хотел. Кто-то барону написал письмо в Петербург и все о вашем плане рассказал. Вот он и примчался обратно!
– А кто написал письмо?
– О том мне неведомо, но обо всем знали только четыре человека – вы, я, Дмитрий и моя Полина.
– Дмитрий не в счет! Он писать не умеет.
– А Полина меня не предаст – ей невыгодно!
– Значит, кто-то еще… – Долгорукая на минуту задумалась, и вдруг ее осенило:
– Ах ты, Господи, Лиза…
Она нахмурилась и пригрозила управляющему:
– Смотри у меня, если что не так!
И вернулась в гостиную.
– Дорогой мой сосед, – с широчайшей улыбкой двинулась она навстречу барону, но он жестом остановил ее возможные сладкие излияния.
– Не хочу показаться невежливым, но мне стало известно, что вы утверждаете, будто ничего не знаете о выплаченном мною долге!
– Я надеюсь, вы не забыли, Иван Иванович, что не выплачивали никакого долга. У моего мужа было слишком доброе сердце, а вы воспользовались им.
– Ваш покойный муж был мне хорошим другом. Он помог мне срочно выкупить у постояльцев наш особняк в Петербурге к возвращению Владимира с Кавказа. И я очень…
– Да вам давно бы надо продать поместье! – прервала его Мария Алексеевна. – Зачем вам оно? Непохоже, чтобы ваш сын собирался туда переезжать. Ему неплохо живется в Петербурге.
– Я берегу его не для Владимира.
– Ах да, забыла… У вас же есть еще эта воспитанница, Анна… Окажите себе услугу, Иван Иванович, выдайте ее за какого-нибудь дворянина, как я поступаю с Лизой. И пусть уж он дальше заботится о ее благополучии!
– С Лизой? Но мы с Петром Михайловичем условились, что Лиза выйдет замуж за Владимира!
– Супруг мой умер, Иван Иванович, а я, одинокая вдова, не могу себе позволить выдать дочь за нищего, – княгиня насмешливо улыбнулась.
– С чего вы взяли, сударыня, что мы нищие?! Это, право, оскорбительно! – барон стал выходить из себя.