– Однако вы не вернули долга моему мужу! А в договоре вашей собственной рукой написано: «В случае невыплаты мое имение переходит в собственность семьи Долгоруких».
Стало быть, поместье принадлежит мне.
– Позвольте вам напомнить, что у меня есть бумага о полной выплате долга, подписанная вашим супругом! – Корф нервничал все сильнее.
– Какая бумага? Что за бумага? – притворно удивилась Мария Алексеевна. – Да я ее и в глаза не видела!
– Я вам предоставлю ее! Сейчас же еду в имение и привезу вам расписку, чтобы раз и навсегда покончить с этим гнусным делом!
Барон, не прощаясь, стремительно вышел из гостиной, едва не толкнув подслушивавшего за дверью Шуллера. Карл Модестович сделал вид, что он тут совершенно не при чем и заторопился вслед за Корфом к выходу.
– Его имение… – криво усмехнулась Долгорукая. – Мое, старый дурак!..
Вернувшись, барон первым делом бросился в кабинет. Управляющий остался в библиотеке – ждать, пока Корф там, за дверью, будет искать вчерашний день. Самодовольно ухмыляясь в усы, Шуллер представлял себе эту живописную картину: как старый Корф суетливо перебирает бумаги в столе, снова и снова перерывает документы в конторке, открывает сейф.
Управляющий взял со столика любимый графинчик барона и налил себе бренди, но рюмку поднести ко рту не успел.
– Совсем с ума сошли?! Если Иван Иванович увидит, что вы его любимый бренди пьете, вам несдобровать! – воскликнула невесть откуда взявшаяся Полина – у нее был нюх на неприятности.
– Очень скоро этот бренди станет моим!
– Карл Модестович, вы никак пьяны?
– Я пьян от счастья, Поленька, душечка! Только что княгиня Долгорукая объявила барону, что это имение принадлежит ей.
– Ой ли?!
– Слышишь музыку? – Модестович приложил ладонь к уху, как будто прислушивался. – Польку играют, твою любимую.
– Все вы напутали, я мазурку люблю.
– Ну, значит, будешь танцевать мазурку. В роскошном белом платье. И с розой в волосах.
– И с бриллиантами на шее.
С бриллиантами, изумрудами и рубинами… Лучше, чем у Анны!
– Да забудь ты ее! Что ты все – Анна да Анна!
– Можно подумать, что вам все равно, – надула губки Полина. – Я, поди, не слепая, сама видела, как вы, Карл Модестович, на нее не раз заглядывались!
– Успокойся, душа моя, – управляющий решил приобнять Полину, чтобы успокоить. – Разве она тебе ровня?
Она ледышка и дура набитая! Жизнь, конечно, несправедлива, и ты заслуживаешь всего, что есть у Анны, и даже больше! Но ты не сомневайся – я куплю тебе сто новых платьев. И все будет по-другому. Ждать осталось недолго…
Дверь из кабинета распахнулась, и на пороге появился барон. Он шарил в воздухе руками, точно слепой, и все пытался что-то сказать, но комок в горле мешал ему, и поэтому наружу прорывались только тяжелые хрипы, как будто барон задыхался, – Что с вами, Иван Иванович? – участливо спросила Полина.
– По.., мо.., ги… – барон, не договорив, рухнул прямо на руки подбежавшего к нему управляющего.
Карл Модестович уложил барона на диванчик и наклонился пощупать пульс на руке.
– Никак, помер? – прошептала Полина.
– – Нет еще, дышит.
– Что делать-то будем?
– Значит, так… Ты здесь сиди, никого к нему не подпускай, пуще всех – Анну его разлюбезную. А я снаряжу сейчас кого за доктором – если помрет, доктор будет кстати.
– А если выживет?
– Тем более, чтобы потом на нас подозрение не пало, что, мол, сгубили старика.
– Как скажете; – кивнула Полина и села на стул у изголовья барона.
Управляющий быстро вышел из библиотеки и направился в кухню.
Обычно Никита там околачивался – лясы точил с кухаркой Варварой.
Будь на то его воля, Шуллер и Варвару давно бы извел – больно говорлива и своенравна была эта бабища, но готовила, стерва, замечательно, и потому приходилось терпеть ее выходки и нелестные замечания в свой адрес.
А Никита и в самом деле чаевничал у Варвары. Он пришел сказать, что ее гадание – Варвара баловалась иногда предсказаниями на кофейной гуще – сбылось. Обещано Никите было, что явится ему красавица с синими, как бездонное небо глазами, стройная, как молодая сосенка. Анна, подумал Никита. И Анна действительно явилась – зашла на кухню после неожиданной репетиции, когда барон велел ей вместо Полины войти в роль Джульетты, уставшая с дороги, но счастливая и с подарками. Анна привезла Варваре специй из восточного магазина, что на Невском. А для Никиты – томик стихов господина Тютчева, только что появившийся в книжных лавках.
– А теперь, милая моя, – пробасила Варвара, вдоволь наобнимав свою любимицу и на радостях, и в благодарность за подарки, – рассказывай про Петербург. Страсть, как люблю про балы слушать! Самой ни разу увидеть не довелось, одно лишь и знаю, что кухня да кухня!
– Зато угощение твое во сто крат вкуснее, – улыбнулась Анна.
– Хотя и врешь ты, доченька, а приятно. И давай не тяни, видишь, Никита глаз с тебя не спускает, только что в рот не заглядывает – так ему интересно! Да ты не смущайся, парень, я когда тебе плохое говорила?! То-то и оно. Ну, рассказывай, Аннушка! Дом-то большой?
– Не дом – дворец! При входе колонны, кругом мрамор да малахит.
В огромном зале так много зеркал, золотые канделябры, свечи! Столько свечей, что было светло как днем!
– Небось, одних свечей рублей на сто выжгли… – пробурчал Никита.
– А на дамах камни сверкают так, что глазам больно! Жемчуга, бриллианты! Все танцуют, смеются, пьют шампанское… – Анна говорила так, словно сказкой на ночь убаюкивала, и вдруг замолчала и после паузы сказала просто и радостно:
– Потом я пела для гостей и для директора Императорских театров. И, кажется, ему понравилось. Может быть, он пригласит меня на прослушивание!
– И не присмотрела ты там себе никого? – по-свойски поинтересовалась Варвара, повздыхав о неведомых ей красотах.
– Нет, – вздрогнув, быстро ответила Анна.
– Ладно, не стану тебя терзать, после об этом поговорим. Сама-то хоть танцевала? Приглашали тебя?
– Приглашали…
– Ну и как? – допытывалась Варвара.
– А вот так! – Никита без предупреждения подхватил Анну и начал кружить ее в вальсе по кухне.
На одном из па он задел локтем угол стола и болезненно сморщился.
– Что с тобой, Никитушка? – воскликнула Анна.
– Ничего… Лучше в другой раз…
– С утра едва ходит, – покачала головой Варвара.
– Покажи-ка мне руку, – требовательно сказала Анна. – Дай я посмотрю, что там у тебя. Боже мой… Что это? Никита отвечай, откуда синяки?
– С лошади упал, – Никита вырвал руку из ее пальцев. – Пустяки это, на мне все быстро заживает.
– А ты куда смотрела, Варвара?!
Надо рану промыть, а то, не дай Бог, может горячка начаться.
– Так уж сразу и горячка, – разулыбался Никита. Ему было приятно, что Аня так заботится о нем.
– А у нас тут, оказывается, новая сестра милосердия объявилась, – издевательски произнес Карл Модестович, входя в этот момент на кухню.
– У Никиты рана на руке. Ее надо обработать…
– А между тем, в доме есть человек, который не меньше, а может, даже больше других нуждается в заботе.
– Неужели с дядюшкой что? – всполошилась Анна.
– С чего ты взяла? – остановил ее управляющий. – Я о том человеке говорю, кто днем и ночью печется о благе всех работников. А о нем самом, бедном, никто всерьез не беспокоится.
А ты и подавно.
– Это кто тут у нас бедный? – воинственно спросила Варвара.
– Тебе говорить не разрешали! – прикрикнул на нее Шуллер. – А вот Анна знать и помнить должна – господин барон не вечен! Он стар. И скоро кто-то другой будет оценивать ее достоинства.
– Я молюсь, чтобы господин барон прожил еще много лет! – перекрестилась Анна.
– Молись, молись! А я подожду.
Я терпеливый. И дождусь того момента, когда душа барона отойдет к небесам…
– Барина не трожь! – Никита вдруг пошел на управляющего, и Анна с Варварой тут же повисли у него на руках, сдерживая его благородный порыв.