Медленно пустела площадь. А Лотта все сидела прямо на грязной мостовой, в мучительной тревоге заломив руки. И даже ашары не смели ее потревожить.
– Ты… Это… – Остановился перед старухой один из горожан. – Не убивайся сильно. Он заплатит. Он всегда хорошо платит.
И тогда старая Лотта упала. Забилась головой и руками по камням, завыла, словно дикий зверь. Но только ее крик не мог достичь той комнаты, куда привели Тришу. Слишком толстые стены были у графского замка.
Тришу между тем окружила толпа служанок. Девушка пыталась сопротивляться, но что она могла поделать против десятерых дородных женщин, привычных к слезам и мольбам. Ее насильно раздели и выкупали в огромной ванне. Долго умащивали тело ароматнейшим маслом, привезенным из одной далекой восточной страны. Одна капля его – и затянулись свежие волдыри на ступнях, размягчились застарелые мозоли. Затем принесли белоснежное платье из легчайшего шелка. Триша невольно залюбовалась своим отражением в зеркале. Она выглядела сейчас, словно невеста. Золотистые волосы, перехваченные на лбу драгоценной диадемой, ниспадают свободной волной на плечи. Тонкую талию обхватил широкий красный кушак.
– Граф ждет вас, – проговорила одна из служанок. И внезапно Триша уловила в ее глазах влажный блеск жалости к ней. Мгновенно исчезла радость от нового наряда. Девушка помрачнела и сжала кулаки, решив бороться до последнего.
И она боролась. Боролась так отчаянно, что графу пришлось позвать слуг, которые держали ее всю эту безумно долгую ночь. На следующую ночь он обошелся собственными силами. И лишь на третью ночь граф полностью удовлетворил свои желания, пресытившись молодым телом.
Уходя прочь, он обронил возле девушки, лежащей в беспамятстве, кроваво-красный рубин величиной с ноготь. Граф привык считать себя щедрым мужчиной. Упрямица неплохо развлекла его. Она заслужила этот подарок.
Табор ашар терпеливо ждал возле главных ворот города. На площади им остаться не разрешили, но они не могли никуда уехать, не узнав прежде судьбу своей плясуньи. Шатры ставить не стали. Они готовы были в любой момент сорваться с места и никогда больше не приезжать в этот проклятый город. Пусть только вернут им Тришу! Вернут живой или мертвой!
На рассвете третьего дня Лотта, не сомкнувшая глаз все это время, вдруг увидела, как ворота открылись. Из них выехали те же люди, которые украли, утащили ее Тришу. Подъехали к их становищу – и бережно опустили на землю какой-то тюк. Тотчас же развернулись и бросились обратно, нещадно пришпоривая лошадей. Словно опасались, что ашары могут кинуться в погоню. Чудно!
Около непонятного тюка уже суетились люди. Лотта поспешила в ту сторону, но ее ноги, ее распухшие от болезней и возраста ноги, уже не могли быстро бегать. И старуха вполголоса ругалась на себя, на свои года, на свою немощь.
Неожиданно громко вскрикнул чей-то женский голос. И вдруг наступила полная, всеобъемлющая тишина. Ашары испуганно замолчали, разглядывая что-то перед собой.
Лотта знала, что увидит, еще до того, как достигла своей цели. Теперь она не торопилась. Напротив, шла еле-еле, надеясь, что вот-вот она проснется. Очнется от затянувшегося кошмара, так пугающе похожего на правду.
Перед ней медленно расступались соплеменники. Вот, наконец, отошел в сторону последний, и она увидела в отблесках близкого костра нечто.
Глаза отказывались воспринимать это как целую картину, упорно выхватывая из багрового мрака лишь отдельные детали. Вот безжизненно упавшая рука. Вот по земле рассыпались такие знакомые золотистые пряди. Вот некогда белое платье, сейчас изорванное, изрезанное, а в районе бедер густо заляпанное непонятными бурыми пятнами.
Непонятными? Лотта почувствовала, как в сердце пробуждается слепой безрассудный гнев. Ее Триша, ее маленькая Триша лежала перед ней. Лежала без сознания, а возможно – уже мертвая. Тот зверь, который сидит в самой высокой башне замка, поглумился над ней, истерзал и выкинул прочь, как выкидывают надоевшую игрушку.
– Вот, – сказал кто-то рядом негромко, и в ладонь Лотты опустился кроваво-красный рубин. – Он был рядом с нею. Видимо, та самая плата.
Нет, Лотта не заплакала. Страшное горе словно выжгло ее глаза. Она опустилась на колени перед Тришей и с силой, которую никто не ожидал увидеть у старухи, подхватила ее на руки. Унести, унести прочь! От этих сочувствующих и любопытных взглядов, среди которых нет-нет да и промелькнет облегченный – не с моей дочкой и не со мной произошло такое! Спрятать в глубине повозки подальше ото всех. Отпоить, отмолить, отбить добычу у смерти!