Не помогло. Раневская клокотала еще около получаса.
Забавно, что об «опереточности» Любочки она вспомнила только теперь, спустя тридцать лет, почти дословно приведя цитату из «Весны».
Пройдет совсем немного времени, и у Раневской, так же как и у «опереточной» Любочки, возникнут куда более серьезные основания для горечи и обид.
В «…Сэвидж» у Орловой было все, что сопровождает стопроцентный успех, — зал, аплодировавший стоя, занавес, который давали чуть ли не по двадцати раз, восторженные рецензии…
Прошло около года, прежде чем она начала сниматься в том фильме, что показал ей границы ее возможностей и лучше б которого не было.
Орлова уехала на съемки. Она не подозревала, что ситуация с «…Сэвидж» может измениться так быстро.
Была обреченная, мучительно умиравшая в течение семи лет Марецкая.
И был Завадский, готовый дать «Ве-Пе» любую роль, лишь бы смягчить ее смешанные с обычным честолюбием страдания, — пускай и за счет страданий других.
Марецкая до конца дней продолжала оставаться Хозяйкой. Дикостью казалось: зачем этой обреченной, с чудовищно разрастающейся опухолью женщине понадобилась еще какая-то Звезда Героя Соц. Труда (рифмующаяся с гертрудой Завадского, что ли…)?
А вот понадобилась — до дрожи, до спазмов, — как последняя защита от этой опухоли, давившей на головной мозг.
А для звезды нужна была роль.
Завадский распорядился назначить «Ве-Пе» на роль миссис Сэвидж.
Молчадской, отвечавшей за вводы в спектакль, вскоре позвонил директор.
«А вы Орловой сказали?» — спросила она, узнав о назначении.
Ответить директору было нечего.
Когда Орлова вернулась со съемок, работа с Марецкой уже началась.
«Что значит все это хамство?» — спрашивала она Молчадскую.
Что ей мог ответить человек, по распоряжению дирекции отвечавший за вводы в «…Сэвидж»?
Что это — театр? А в театре все происходит вдруг? Все лучшее, и все худшее тоже?
Марецкая вытащила роль на зубах, на своем нечеловеческом характере. Когда, казалось, запас успеха, рассчитанный на роль миссис Сэвидж, полностью истощился, «Ве-Пе» сумела внести в список побед и свое имя. Правда, это уже был изрядно девальвированный успех — инерция самой роли, шлейф предыдущих побед.
Симметрия этого успеха, обид, оскорбленных самолюбий и их проявлений была далеко не полной.
Прелестна эта верная лазутчица Раневской, честно таившаяся в полутьме боковой ложи во время прогона с Орловой.
Любовь Петровна, в свою очередь, действовала иначе. Она лично отправилась на премьерный спектакль Марецкой. Она хотела это увидеть.
Главным вопросом было: что надеть? Несколько дней она перебирала весь свой гардероб, прежде чем остановилась на очень скромном, коричневатого оттенка платье, напоминающем старые школьные формы старшеклассниц. Она взяла с собой внучатую племянницу. В зале она села во втором ряду, с краю. На нее смотрели, ее узнавали, но никто не подходил.
Орлова увидала то, что и рассчитывала увидеть.
«Не могу смотреть на эту домработницу», — сказала она после первого акта, но высидела до конца.
В театральном обиходе есть правило: актер, введенный на роль, должен сыграть два спектакля подряд.
«А Любочка мне это разрешит?» — в своей неподражаемой капризно-кокетливой манере спросила Марецкая на премьерном банкете.
О Любочке в тот момент думали меньше всего.
Марецкая сыграла семь «…Сэвидж» подряд.
Орлова звонила в дирекцию узнать, когда будет ее спектакль.
«Следующий ваш, Любовь Петровна, безусловно ваш, какие могут быть разговоры!»
Разговоры происходили в кабинете Завадского. Это были тихие, грустные, вполне понятные разговоры.
«Вере осталось немного, — говорил Завадский, готовый заплакать. — Совсем немного… Ну, пусть сыграет еще один… Как-нибудь выкрутимся».
Выкручиваться Приходилось директору.
— Я хочу знать, — меня что, сняли с роли? — прерывала Орлова удрученные директорские бормотания по телефону.
Следовал воркотливый поток признаний и заверений.
— Хочу вас предупредить. Если следующий спектакль не мой — я иду к Демичеву.
Она несомненно пошла бы. И несомненно добилась бы своего. Все знали: чтобы пробить свой последний с Гришей фильм, она ходила к Георгадзе, и ей помогли.
Уставший, постепенно отходивший от дел, Завадский не решился спасать «Ве-Пе» ценой еще одной проблемы.
Следующий спектакль играла Орлова.
А Марецкая легла в кунцевскую больницу. Если она и существовала для Любочки, — хотя бы как неизбежный и будоражащий раздражитель, — то после этой истории кончилась навсегда. Не действовали и разговоры о болезни «Ве-Пе», о ее скорой смерти.