Более бестолкового задания Александр Петрович ещё не получал. И именно для этого его сорвали с заслуженного пенсионерства и держат в заложниках Машку? Хотелось сразу сказать этому старому придурку всё, что он думал о нём и его Конторе. Желательно — нецензурно, хотя Александр Петрович и не жаловал нетрадиционную лексику. Но он лишь скучно зевнул в ответ. Сказал:
— Извини, не выспался. Спешил, переживал — справлюсь ли с таким сложным заданием? Боюсь — туго мне придётся, а? Выжить бы. Любимой печёнкой чувствую — там, в этом «объекте», в маленькой душной квартирке, живёт злобный маньяк-людоед.
Матвей лишь, молча, поёжился в ответ и отвернулся.
Собственная квартирка оказалась весьма просторной и располагалась напротив дома, где, на пятом этаже проживала семья Громовых — объект наблюдения.
С ним в команде находились ещё двое — Вадим, технарь, отвечающий за состояние видеокамер и компьютеров и, заодно, доставляющий продукты из магазина. По совместительству — для любопытных соседей — он был его сыном, недавно снявшим эту квартиру. А Александр Петрович, типа — папа, приехал погостить к нему из другого города. У Александра Петровича, конечно, была теперь и «жена», приехавшая к «сыну» чуть раньше — дама бальзаковского возраста с внешностью учительницы начальных классов. Звали её соответственно — Анна Ивановна. Он её сразу так по-школярски и прозвал — Анна-Ванна. Тон с ней взял шутливый, свойский. Мог даже приобнять эту строгую даму за талию, намекнув ей о супружеском долге. Она очень мило смущалась, не обижалась, в лад отшучивалась. Мол, Анна-Ванна и водопроводчик Петрович — сладкая парочка. По опыту он знал, что такой тон в отношениях наилучший — быстрее сближал, ломал рамки, позволяя чувствовать себя в дружеской компании.
Но Анна Ивановна была та ещё штучка — врач-психиатр, кандидат наук и не менее того. В её задачу входило подтверждение или опротестование диагноза молодого человека из пятьдесят восьмой квартиры, Юрия Громова. По документам: объект «Ю». Диагноз, как она считала, был верным. Юноша постоянно жил на какой-то своей волне и с миром почти не взаимодействовал. Александр Петрович за пару дней досконально изучил характер, привычки, особенности и пристрастия каждого из членов семьи Громовых. Когда человек думает, что он находится в собственной крепости, не подозревая о камерах наблюдения, то с него моментально слетают маски и социальная шелуха. Ведь все разговоры в этой квартире записывались, а в каждой комнате и даже на лестничной площадке, как, впрочем, и у подъезда, работали многочисленные видеокамеры.
С ума сойти! Объект «пятьдесят восемь»! Ради чего вся эта буча? Наблюдение — как за английским посольством во время обострения отношений с королевой и её парламентом. Такую б технику да во времена его молодости! Половина нудной агентской работы отпала бы. Да и вообще… Александр Петрович не мог понять — что или кто мог заинтересовать Контору в этой семейке из объекта «пятьдесят восемь»? Что там за ерунду говорил Матвей при знакомстве? «Очень сложное задание? Другие не справились?» У них там, в Конторе, совсем, что ли, обезлюдели и с ума посходили? Обычные люди, семья как семья. Если, конечно, считать обычным, что мальчик с детства страдает аутизмом. А это что теперь — зона государственного интереса? Секретное сверхоружие против НАТО? Зачем его сюда выдернули, лекции отменили, Машку похитили? И, заполонив всё тут супер техникой, держат его тут как сверхэффективное оружие против банды террористов. Бред!
И так. Что мы имеем? Александр Петрович открыл досье, заведённое на каждого:
Громовы
Первая папка: глава семейства, Громов Илья Степанович, объект «И».
Славный представитель русской вымирающей интеллигенции. Всерьёз вымирающей, кстати. Во времена СССР Илья Степанович — сын тех-то и внук таких-то, интеллигент в бог-весть каком поколения и потомок обедневших дворян, не имеет, не был, не привлекался — окончил технологический институт, семнадцать лет проработал инженером на кондитерской фабрике. Во времена перестройки, из-за порушенных поставок сырья и общего бардака в стране, эта прославленная кондитерка канула в небытие. И Илья Степанович — как и все потомственные интеллигенты — поначалу пытался подыскать себе на оскудевшем рынке труда работу в интеллектуальной сфере. Полгода прокантовался инженером за пять копеек в квёлой фирмочке, пекущей на списанном оборудовании вафли и ещё что-то такое же малосъедобное. Да и эти копейки ему платили через раз — когда удавалось реализовать продукцию. Ну, или — ешь эти вафли сам. И приходилось. Когда дефолт разорил и эту фирмочку, Илья Степанович с год помыкался учителем химии в школе. Но и там ему почти не платили. Съехавшее со всех катушек государство очевидно полагало, что и система образования должна встать на капиталистические рельсы. И научиться продавать свой продукт, то есть знания, школьникам. Желательно — за доллары. Кое-кто научился, но не Илья Степанович — голубая кровь не позволяла ему сдирать деньги за то, что государство должно было давать ученикам бесплатно. Семейный бюджет Громовых без ежемесячных вливаний отца-кормильца почти усох, скудно подпитываясь лишь редкими заработками жены. Впору грядки под окнами девятиэтажки разбивать, как в войну, и картошку с морковью в буйно разросшейся сирени сажать. Но пока ещё того урожая дождёшься, а есть-то хочется каждый день. И не только несъедобные вафли, которыми они на два года вперёд запаслись. И тогда Илье Степановичу, как всякому порядочному человеку времён перестройки, пришлось пуститься во все тяжкие. Где он только не подрабатывал — и расклейщиком объявлений, и маляром на стройке, и охранником на левой авто стоянке. Даже пытался торговать чем попало, устроившись реализатором на Черкизовский рынок. Но там ему, по традиции тех времён, тоже почти не платили — то штраф наложат за подпорченный невесть кем товар, то обворуют — и хозяин, и покупатели — как последнего лоха. Но вот, наконец-то, Илья Степанович нашёл свою нишу в этом обезумевшем мире — по совету соседа стал таксовать на своей старенькой Ладе. Москва это ведь большой вокзал, через который постоянно вся страна куда-то едет и не может остановиться. Пассажиры имелись в достатке всегда и круглосуточно — только знай, крути баранку. И Илья Степанович крутил её день и ночь. Поседевший, потрёпанный жизнью, как и его видавшая лучшие времена машина, он, бывший интеллигент, услужливо распахивал все дверцы своей шестёрки и был рад каждой копейке, брошенной каким-нибудь молокососом за сервис. В том числе и за бутылку водки или блок сигарет, предоставленный среди ночи. Домой он приходил не столько есть, сколько спать. Вернее — отсыпаться. А иногда и крепко выпить. Вместе с распадом СССР тихо распадалась и его интеллигентная личность. Илья Степанович — превосходный инженер, некогда получавший на кондитерке премии и похвальные грамоты за рацпредложения и отличную работу — потух, сдулся как лопнувший шарик. Не стало любимого дела, не стало и смысла в жизни. Остались только обязательства перед семьёй.
Так, вторая папка. Объект «О» — Ольга Владимировна Громова.
Бывший преподаватель английского языка, давно перебивающаяся подработкой и переводами на дому. После рождения сына, признанного аутистом, она ушла из вуза, где до этого преподавала, на вольные хлеба, поскольку ему требовался особый уход и внимание. Когда-то Ольга Владимировна была очень интересной женщиной, но сейчас запустила себя: небрежный пучок на затылке, какие-то вылинявшие тряпки — старенькие джинсы, растянутые свитера и футболки. А впрочем, при таких-то доходах… Если б её привести в порядок и одеть в приличные шмотки, она б была очень даже ничего. Но и Ольга Владимировна, зациклившись на сыне, не видела вокруг себя ничего. Даже любимого мужа Илюшу. Да и нагрянувшую перестройку, и обвал империи она едва ли заметила. Все её мысли были сосредоточены на сыне. Диагноз Юрия она восприняла как свой личный провал и превратилась в его глаза, руки и разум. Так, по крайней мере, она считала. То, что не додала ему природа, она старалась компенсировать собой.