Эти бесхитростные строки сочинила Катюша. Добрая улыбка осветила осунувшееся лицо Андрея. Подумал о дочери: "Что ж, неплохо — просто и ясно. Не то что некоторые нынешние тридцатилетние пииты". Отложил тетрадь, не мог дальше читать: слишком тяжко было на душе.
Он поднялся и, дымя сигарой, прошел в другую комнату. Стал посреди нее, соображая, что он должен делать. Ах да, собрать вещи. А что собирать? Все войдет в один чемоданчик. К вещам он вообще относился равнодушно. И теперь смотрел на них даже с какой-то враждебностью: все было ненужное, чужое. Он открыл шифоньер, из которого пахнуло духами от туалетов Ирины. И, обращаясь к гардеробу, мысленно произнес: "Эх, Иринка, Аринушка!.. Что ты наделала!" Опять с тоской вспомнил, как все было славно в их семье, и понял, что больше так не будет, даже если все останется по-старому. Остаются на всю жизнь не заживающие шрамы. И хотя бытует мнение, что мужчины покладистей женщин, легче прощают своих обидчиков, забывают нанесенные обиды, в то время как женщины никогда не забывают о причиненной им душевной боли, Андрей знал, что лично он но сможет ни забыть, ни простить. И тогда откуда-то возникал вопрос: а что, собственно, ты не должен прощать, что произошло? Ведь ты еще точно ничего не знаешь… Мысль эта примиряла. Он решил- ждать. Ждать, чтоб все выяснить и затем уже решать. И он ждал с тревожным нетерпением, чутко вслушиваясь в звуки лестничной площадки. Вот гулко хлопнула дверь лифта. Андрей — как наэлектризованный. Минута, вторая, третья. О, как мучительны эти долгие минуты! Но не звякнул замок на двери их квартиры. Значит, к соседям. Потом снова томительные минуты ожидания. И вот — звонок, резкий, с вызовом. "Она!" — вспыхнула мысль и погасла: Ирина не могла звонить, у нее есть свои ключи. Он не успел выйти в прихожую, как раздался второй звонок, и только тогда Андрей понял, что звонит телефон. Беря трубку, почему-то решил, что звонит Струнов. И совсем опешил, услыхав голос Василия Шустова:
— Андрей, что случилось? Я битых два часа ожидаю вас!
Андрей не сразу сообразил, не понял значения его слов.
— Где ожидаешь?.. Кого? — скорее машинально, чем осознанно переспросил Ясенев, вызвав недоумение на другом конце провода:
— Как кого? А разве Ирина тебе ничего не говорила? Да вы что, братцы мои?..
— Василий Алексеевич, я ничего не понимаю. Объясни, пожалуйста, толком.
Слишком неожиданным для Андрея был и этот звонок и сам разговор, неожиданным и странным: он вносил в его взволнованный мозг какую-то сумятицу. А его ответы, в которых явно слышались недоумение и растерянность, в свою очередь сбивали с толку и озадачивали Шустова, и тот решил объяснить все обстоятельно, начав с того, что днем он был на бюро райкома, где ему и Семенову объявили по выговору. Потом Ирина сказала, что после работы она с мужем заедет к нему, Шустову, домой, чтобы разделить с ним его радость, — а он действительно радовался неожиданному повороту дела.
— Два часа я вас жду, — заключил Шустов. — Несколько раз звонил — телефон не отвечает. Ну, думаю, выехали.
У Андрея отлегло от сердца; потеплело на душе. Сдерживая свою радость, он сказал тихим, приглушенным голосом:
— Я ничего не знал, Василий Алексеевич. Ирина мне не говорила.
— Как?.. — удивился и уже насторожился Шустов. — Она дома?
— Нет, она ушла… на какой-то концерт.
Сказав это, Андрей уже готов был поверить, что Ирина и в самом деле ушла на концерт и все его волнения и подозрения оказались плодом ревнивого воображения. И эту уверенность подкрепляли слова Василия:
— Странная логика у этих женщин. Поди разберись. Ну хотя б позвонила!.. Андрей, а может, ты один подъедешь? Бери такси и подъезжай. Выпьем по маленькой.
— Нет, Василий Алексеевич, спасибо. Поздно уже. А потом у меня завтра предстоит трудный день. Хочу пораньше встать.
Шустов не настаивал — мелькнула подозрительная догадка: "А может, они рассорились? Из-за меня. Но тогда Ирина должна была позвонить и сказать, что они не приедут. Странно вела она себя сегодня. Этот порыв, взгляд. Всерьез, что ли? Но этого нельзя допустить, это невозможно. Это было бы бесчестным. А Катюша, дочь? О ней подумала Ирина?"
И тогда Шустову опять пришли на память слова печальной русской песни: "Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда". И он вспомнил ту, которая дала ему жизнь и которую он даже теперь, будучи взрослым, самостоятельным человеком, не мог назвать матерью. "Нет, Ирина не такая, нет-нет", — решительно и торопливо запротестовал он, поймав невольную аналогию…