Он говорил нервно и пугливо, разматывая клубок воспоминаний, бросал в душу Андрея горсти беспокойных колючих слов. Вдруг умолк, притих, съежился, посмотрел на Андрея тяжело и недовольно. Уши его заметно горели. Казалось, он потерял нить рассказа. И Андрей помог ему наводящим вопросом:
— Итак, вы встретились на другой день.
— Да, это была наша последняя встреча. Я не узнал Соню. Представляете, как она изменилась! Ужасно. Ее преследовали кошмары, и она не могла от них избавиться. Она говорила, что ей страшно жить, что кругом банды, которые собираются ее удушить, взорвать Большой театр и поджечь Третьяковскую галерею. И что вообще они готовятся взорвать всю планету. И сделает это тот, кто достал ей наркотик, и его начальник — главарь банды. И что она должна их обоих убить, чтобы предотвратить чудовищные преступления. Имен их не назвала — это тайна. Я, конечно, не стал спрашивать, потому что не принимал всерьез ее бред. Нормальный человек не мог нести такую ахинею. Когда я напомнил ей об обещании достать наркотик, она удивилась и стала доказывать мне, что никогда не обещала… Мы расстались, и больше я ее не видел.
Версия Иванова вначале показалась Андрею не очень правдоподобной, в то же время, внимательно наблюдая за Ивановым во время допроса, он все больше склонялся к тому, что в его показаниях есть если и не вся правда, то какая-то доля, и, быть может, значительная. Конечно, легенду о тех неизвестных двоих, которых якобы собиралась убить уже потерявшая под воздействием наркотика рассудок Соня Суровцева, Иванов мог сочинить, чтоб отвести от себя подозрение и направить следствие по ложному пути. Ход довольно наивный, и Ясенев не клюнет на него. Это во-первых. Во-вторых, Андрей допускал, что Иванов говорит истинную правду. Под воздействием сильного наркотика сама Соня могла сочинить миф о двух злодеях, готовящихся взорвать планету. Наркотик нередко приводит к умопомешательству — Андрей это знал. В самом деле, такой вздор мог появиться только в ненормальном мозгу. Тем не менее — это в-третьих — Андрей не исключал возможности реального существования одного или даже двоих людей, с которыми Соня собиралась свести какие-то свои личные счеты. Что это за люди? В этом вопросе, быть может, ключ к разгадке убийства, и на него надо искать ответ. Андрей не верил, чтобы знакомства Сони среди мужского населения ограничивались одним Ивановым. Это, конечно, ерунда, и Струнов в спешке, что ли, или в силу каких-то других причин не сумел получить от Лили более обстоятельных показаний. Андрею самому захотелось встретиться и поговорить с этой Лилей. А тут звонок Струнова: на следующее утро их обоих приглашает к себе начальник МУРа.
Глава седьмая
Утром следующего дня Струнов и Ясенев сидели в большом квадратном кабинете начальника Московского уголовного розыска, глубоко погруженные в мягкие старинные кожаные кресла. Здесь вся мебель была хоть и древней, старомодной, но добротной, основательной, прочной, не знающей износа, и как-то не очень гармонировала с хозяином этого кабинета, хотя и седеющим, но очень моложавым, веселым, приветливым полковником с мягкими манерами и доверчивыми глазами, что никак не вязалось с его профессией и должностью. Струнов доложил ход дела по расследованию убийства гражданки Суровцевой С. П. Полковник не перебивал ни вопросами, ни замечаниями: сидел, облокотясь на большой, массивный стол, и серые глаза его смотрели на собеседника умно и красиво щурились. Когда Струнов закончил сообщение, полковник, поглаживая свой синий бритый подбородок и подняв правую бровь, сказал:
— Итак, подытожим: что мы имеем на сегодня, что нам достоверно известно? Убита гражданка Суровцева. Убийца — опытный по части «мокрых» дел. Убийство не случайное, а явно преднамеренное: удар нанесен точно в сердце заранее приготовленным оружием. И это все. Мало, ничтожно мало. — В голосе его прозвучала досада и скрытый упрек. Струнов посчитал себя незаслуженно уязвленным, застенчивая улыбка скользнула по его лицу, быстро заговорил, сверкая ровными зубами: