Безрассудная слепящая ненависть густо обволокла мое сознание. Что они с ней сделали! Надо поскорее вытаскивать ее отсюда. Владыка, я надеюсь, сможет вернуть свою любимую обратно. Только бы не было слишком поздно.
Я закрыл на секунду глаза. Ярость оживила меня чуть-чуть. Я чувствовал себя опустошенным и слабым. Сижу в кустах, намечаю план действий.
Наступила ночь. Бдительный Томеррен выставил четырех дозорных. Уставшие люди посидели, поговорили вполголоса, начали устраиваться спать. Подошел тощий креландец, накрыл Миру одеялом. Ушел. Лагерь окутала тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом листвы, которую игриво шевелил веселый ветерок.
Я ждал. Моя голова отяжелела, лицо горело. Ожидание казалось бесконечным. Осенние ночи холодные и темные. Креландцы с головами закутались в одеяла, костры потухли, только угли чуть краснеют, не освещая спящий лагерь. Луны не видно, на небе низкие облака. Пора…
Я тихонько, стараясь не шуршать больной ногой, маленькими перебежками подхожу к тому месту, где должен стоять ближайший ко мне дозорный. Черной тенью подхожу к нему со спины. Тихий шелчок, его тело обмякло — шея сломана, безвучно положил его на землю. Следующий, только бы нога не подвела…
Я успел убить еще троих перед тем, как меня заметили, поднялась паника. Я, с ножом в одной руке, коротким мечом в другой, сею вокруг себя смерть — чернею в скулах, раскрытым ртом хлипко всасываю воздух… Надо добраться до поганца Томеррена. Передо мной сложная задача, впервые в бою, мне нельзя умирать, мне еще Госпожу возвращать Рему. С ревом воткнул нож кому-то в глаз. Нож я потерял, метнул огонь вправо, там видится мне, несколько теней перебегают. Бурый столб разрыва разметал людей в разные стороны, над воронкой, опадая, рассасывался дым. Зря я это сделал, теперь лагерь освещается начавшимся огнем. Оскалил клыки, оглянулся. На лице Томеррена ошеломление и страх при виде меня сменились понятной, зловещей радостью — он понял, что я один. Вон поганец стоит, на небольшом пригорке, целится в меня из ружья. Я колебался, оценивая расстояние. Если бы я был здоров, не медлил бы ни минуты. А теперь? Нет, не допрыгну. Креландцы открыли огонь. В меня сложно попасть, я не стою на месте, мечусь в разные стороны. Пули тянут надо мной близкий смертный высвист. Убедившись в том, что трое солдат словно оцепенели, прыгнул на них. Сколько их там еще осталось?..
Еще издали увидел: Мира сидит, короткие волосы рыжим ежиком торчат в разные стороны, глаза выпучены, невидя, смотрит мимо сражения.
— Ложись!..Дура, ложись! Мира! — чернея от страха за нее, наливаясь кровью, крикнул я. — Ложись, тебе говорят!..
Она не глянула в мою сторону — и осталась так же сидеть. С моих губ просилось тяжелое, как камень, ругательство. Я добежал до нее, с силой толкнул, она упала на землю. Из огромных, расширенных глаз девушки сочилось текучее равнодушие. Она, не мигая, глядела теперь на небо.
Одиночные выстрелы лопались отовсюду полнозвучно и зрело. Давил скрежещущий, перемешанный с визгом вой пролетавших через голову свистящих пуль, один из солдат передо мной упал от пули своего же товарища. Из десяток небольших ран у меня течет кровь, нога горит болью. Я прорубаюсь к Томеррену. Через несколько минут прилетела ко мне пуля. Раскаленный комочек свинца прожег ногу чуть выше колена. Еще одна ударила в правую руку, около подмышки. Я, в горячке боя, сначала не заметил новую боль, ощутил только горячие удары, через минуту пришла знакомая тошнота от потери крови, я скрипнул зубами. Не справляюсь я с задачей, закончить этот бой живым. Что-то цапануло голову. Упал. Сгоряча вскочил, резко мотнул головой, контуженной пулей. Отразил чей-то удар. Боль в ноге усугублялась тем, что пуля не вышла. Горячая плещущаяся резь мешает двигаться. Креландцы уничтожены, остались только я и братец.
Увидев, в каком я состоянии, Томеррен смело принял бой. Братец покрылся пятнами, и слова у него вылетали изо рта с тонкими брызгами слюны. Глаза горели.
— Здравствуй Зак, — весело скалится, — ты решил сделать мне прощальный подарок?