Но присутствие и тепло жизни — это та драгоценность, то счастье, которое они должны удержать, то, что они с таким трудом завоевали…
Успокоится ли Дарко? Конечно нет. Он получил несметные сокровища — Армадилы двух Владык, он вывез огромное количество драгоценных камней, забил свои подвалы золотом и алмазами. Но достаточно ли этого ему? Сможет ли он жить спокойно, зная, что это только малая, ничтожно малая часть сокровищ, оставшихся в Ардоре. Конечно он алчно желает вернуться. Это теперь цель его жизни. Это мрачная тайна жизни, которая будит в нас многочисленные желания, но никогда не может их удовлетворить. Желания алчно зарождаются в человеке, но никогда не кончаются в нем. И даже если есть все, что ты вчера желал: и богатство, и успех, и любовь, и женщины, и жизнь, — то по какому-то страшному закону этого всегда, всегда ничтожно мало, и чем большим все это кажется другим, тем меньше оно на самом деле для тебя. Сможет ли Дарко остановиться? Конечно нет. Его империя будет расти, он будет съедать одно государство за другим, уничтожать один народ за другим и постоянно думать о маленьком Ардоре, так беспечно спрятавшемся за своими непроходимыми горами. А насколько эти горы непроходимы? Если понадобится, Дарко разберет Андарские горы по камешку, чтобы заполучить свою непокорную дочь и Владыку. Так уж устроен человек: по-настоящему он дорожит только тем, чем он обладал и что у него теперь отнято.
Сколько у них времени? Год или двадцать лет? Сколько времени потребуется Дарко или его сыну, чтобы найти способ взорвать Сорве, чтобы собрать огромную армию, против которой не справится даже Владыка?
Прошли сумасшедшие месяцы дикого счастья — освобождение Ардора, выздоровление Зака, появление наследника у Владыки. В памяти те дни сохранились не очень ясно и в то же время слишком ярко. Лукас помнил только ощущение неограниченного счастья. Видимо, все уже основательно успели забыть, что это такое, или просто не понимали раньше настоящее значение счастья. Настали золотые дни в Ардоре, когда весна превратилась в лето и усыпала цветами поля и долины.
К Лукасу подошла Джибона.
— Муж, любимый мой, пора идти. Сегодня празднование рождения сына Николаса. Не заставляй ждать маленького Адриана.
Она увидела слезы на глазах Лукаса. Заглянула в рабочую тетрадь мужа. Война, грядущая война неизбежна. Вздрогнула.
— Ты опять напугал меня, Лукас. Скажи, что все это неправда. Ты ведь часто говоришь что-нибудь просто так. Скажи, что это неправда. Не так, как ты здесь написал.
— Это неправда.
Она положила голову ему на плечо.
— И не может быть правдой. Не будет больше войны. Они испугались нас, они теперь оставят нас в покое.
Губы Лукаса дрогнули, но он ничего не сказал. Он пристально посмотрел Джибоне в глаза, внезапно очарованный ее красотой. Как будто раньше он не замечал, как она прекрасна, и словно впервые увидел ее фигуру, ее лицо, впервые услышал трепетный голос. Он заворожено улыбнулся.
— Да, неправда.
У Лукаса сжималось сердце, когда он говорил это. Все обстоятельства складываются так, что все они, как лучи, отраженные от вогнутого зеркала, собираются в одном зловещем фокусе, и в фокусе том очевидна она — неизбежность.
— Но мы будем готовы. Мы будем помнить и не дадим нашим детям забыть. — Помолчала, улыбнулась, — Лукас! Торопись, а то опоздаем! Тебе еще переодеваться!
У входа во дворец Николаса возвышались беломраморные колонны с золочеными капителями. По обе стороны от дверей и вдоль колонн стояли солдаты. Лукас отвел взгляд от белого великолепия дворца и вновь посмотрел на город. Нет теперь доверия. После похищения Владычицы ардорцем-рабом, в моде рубашки без воротников. Людям страшно, что они не могут теперь доверять даже друг другу.
После потери Владыки они одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти и предательства, не смели взглянуть в лицо жизни. Ардорцы осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений и напоминаний. Все: быстро проехавшая лошадь по улице, напоминание об обеде, вопрос любимой жены о фасоне платья, шарфик на шее; еще хуже, гром в небе, детский плач — болезненно раздражали рану, все их пугало, заставляло вздрагивать, поджимая уши.