Порывисто схватил меня за руку. Ужас какой, что же делать? Граф эффектно помигал глазами, чтобы не видно было слез, стер рукавом несуществующую слезинку отчаяния и прижал меня к себе.
— Ты пойми, — сказал он с придыханием, — что это не просто любовь. Я был влюблен до этого много раз, но это не то. Это ОБОЖАНИЕ! Это сумасшедшее влечение — он тяжело дышал, я нервно оглянулась, прогуливаясь мы зашли далеко в сторону от основного лагеря, никто нас не видел. Рем помоги, он сейчас положит меня на землю и овладеет мной, а я ничего не смогу с ним сделать. Представляю, как беснуется сейчас там мой мужчина…Чувствую какую боль причиняют ему железные оковы, которые он пытается порвать…Чувствую рев, рвущий его горло…
— Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. — Врокин мял мою грудь — Ведь я уже не могу уехать, Антуанетта, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь это как счастье, которого не бывает на земле; но я бился с собой весь этот день и вижу, что без тебя нет мне жизни. И надо решить…
Лукас
Второй день они преследуют обоз. Дорога из Сорве сначала ветвилась по низине бывшей реки Поддубок, во второй половине дня поднялась на возвышенность. Сегодня вечером обоз должен подойти вплотную к предгорьям. Там и планировалось напасть.
Сумерки раскинулись над креландским лагерем крыльями летучей мыши. Небо за многочисленными повозками было зеленым, как неспелое яблоко. Зажглись фонари, но темнота еще не наступила, и казалось, что они зябнут.
Ардорцы напряженно всматривались вперед. Обоз охраняло огромное количество солдат. Последние успешные налеты встревожили креландцев, теперь нападения на обозы и поселения становились опаснее и опаснее. Лукас вздохнул, их и так слишком мало. Только в лагере их около трех тысяч, Четверть из которых женщины, дети и пожилые. Лукас знал, что таких стихийных поселений бежавших ардорцев в предгорьях много, поселенцы знали о местоположении соседей, связывались друг с другом через посыльных. Пытались скоординировать нападения вместе.
— Надо еще ждать, нападем, когда темно станет, — сказал подошедший Сай;
Николас просто молча кивнул и скрестив на груди руки, изобразил из себя возвышающийся над всем столетний дуб.
— Наших видел?
Николас снова кивнул.
— В самой середине, не прорваться, будем прорываться — своих положим и их не спасем. Надо разместить стрелков повыше, есть шанс стрелы их достанут…
Помолчали. Там может быть их Владыка.
— А вон там, в сторонке, господский лагерь, видишь богатые экипажи, в них надо пульнуть огнем. В рабов не попадем, так Господ уничтожим…
— Сзади повозки с орудиями — первая цель, уничтожить.
— Где Зак?
— С другой группой ушел еще до появления обоза.
Нечего больше было говорить, все и так ясно, всех убить, уничтожить орудия и рабов — основная цель. Они как маленькие злобные собачки нападали на огромного слона, стараясь откусить хоть чуть-чуть, не убить, так, хотя бы разозлить. Лукас посмотрел на огромный Сальдор. Ардор, их родина! Они все были связаны с этими местами. Ардорцы чувствовали, что они одно целое со всем Ардором, это их бытие, они испытывали чувство братской близости к своей стране, захваченной и колонизированной врагом. Они так нежно и самозабвенно любили все окружающее, и каждая мелочь была для них ступенькой, ведущей в бесконечность. Лукас помотал головой, опять он отвлекся. Как же он ненавидит ожидание. Его охватило оцепенение, он сидел на земле, сгорбившись, его мощные плечи обвисли, он не увидел, а почувствовал, что Николас сел рядом:
— Я себе по-иному представлял жизнь, — сказал он погодя.
— Все мы так… — сказал Николас.
Все знали как сильно переживал Николас каждый раз, нападая на очередной обоз, с каким отчаянием он переворачивал мертвые тела ардорцев-рабов, страшась увидеть родное лицо лучшего друга…
— Николас, успокойся. Рема будет сопровождать его Господин — сам Великий император-убийца и эскорт будет другим, думаю, его будет охранять по крайней мере вся креландская армия…
Николас еще больше согнулся, кивнул, посидел. Он тихо встал, почти беззвучно — тень в тени, — словно погас.
— Пора;
Страх снова кольнул сердце. Лукасом овладевало отчаяние, как всегда перед убийством разумных. Никакая, даже слабая надежда не теплилась.
Николас вышел на небольшой уступ, лагерь, сверкая огнями, лежал под ними, приготовился, повел плечами в разные стороны, хрустнул пальцами, все приготовили оружие: