— Внимание! — отозвался где-то слева командир взвода, лейтенант Стаецкий. — Впереди вражеские бронетранспортеры.
Машины уже двигались по степной дороге к их окопам, шли одна за другой на большой скорости, поднимая пыль. Но вот передняя машина сбавила скорость, а задние начали объезжать ее справа и слева, выстраиваясь цепью. Всего было двадцать машин.
— Затормозили, — заметил Бессараб. — С хода противотанковый ров не могут взять.
Действительно, бронетранспортеры развернулись, и из них, как из мешков, посыпались пехотинцы. Откуда-то из-за машин вылетели пять или шесть ракет в сторону траншей, которые занимали курсанты. Вражеская пехота, выстроившись в шеренги, во весь рост, без единого выстрела пошла в психическую атаку. Поблескивая на солнце автоматами, гитлеровцы шли мерным широким шагом, убежденные в том, что их наглая атака увенчается полным успехом.
Не отрывая от глаз бинокль, лейтенант приказал:
— Приготовиться, но не стрелять. Подпустим ближе.
Курсанты напряженно наблюдали за этим необычным представлением, а затем, подпустив фашистов на близкую дистанцию, открыли огонь. Многие немцы падали, но основная масса упорно шла вперед. Не дойдя до траншеи каких-нибудь ста метров, они дружно, как по команде, повернулись и побежали назад. В этот миг курсанты-артиллеристы ударили по бронетранспортерам, из-за которых снова взлетели сигнальные ракеты. Но немецких пехотинцев уже ничем нельзя было остановить — они бежали, охваченные паникой. Их преследовали огнем, пока они не скрылись в подсолнухах.
Санитары перевязывали и переносили в тыл тяжелораненых. В пылу боя не заметили, как из окопа исчез Ващук. Среди раненых его не было. Лейтенант Стаецкий, доложив по телефону майору Бойко об успешном отражении атаки, о потерях, в конце доклада виновато сказал, что неизвестно куда девался курсант Ващук. На это майор в сердцах заметил:
— Твой Ващук бежал с поля боя сюда! Приполз на животе к основной оборонной позиции. Здесь его уже исключили из комсомола. Посылаю снова к тебе. Пусть кровью смоет свой позор. Следи за ним…
Вскоре в траншею вернулся запыхавшийся, вспотевший, с блуждающими глазами Ващук. Подойдя к лейтенанту, выпрямился и сказал, приложив ладонь к каске:
— Разрешите доложить: курсант…
— Знаю! — резко оборвал его Стаецкий. — Какой ты к черту… курсант? Гнида!
— Нервы, товарищ лейтенант, — обмяк всем телом и сгорбился Ващук. В надежде на сочувствие, бормотал: — Нервы не выдержали… У меня они с детства шалят… Я готовил себя не к войне…
— К предательству? — перебил его Стаецкий. — Так ты хотел сказать? Нервы виноваты? Иди, занимай свое место и знай: побежишь от врага — на месте уложу. Учили тебя, учили… — Не договорив, отвернулся и отошел в сторону.
— Кто бы мог подумать?! — удивлялся и возмущался Бессараб. — Ходил таким спесивым. Как же — романист.
— Романист?! — обозлился Жежеря. — Просто ничтожество! Я его с первых дней раскусил. На весь литфак тень бросил, трусишка!
В это время связист, оторвавшись от телефона, крикнул:
— Товарищ лейтенант! С НП передали: справа, со стороны Красной Степи, движется немецкая пехота. Не меньше батальона.
Стаецкий поднес к глазам бинокль и долго смотрел вдаль. Немцы шли несколькими шеренгами по открытому полю. Неужели и эти будут пугать психической атакой?
Прострочили первые автоматные очереди. Но передняя шеренга не стреляла — огонь вели из-за спин первого ряда. Что за чудеса?
Стаецкий крикнул связисту:
— Доложи! В первом ряду идут красноармейцы. Спроси, как быть?
Автоматчики приближались, а Стаецкий все еще колебался. Связист крикнул:
— Товарищ лейтенант! С НП передают: это не красноармейцы — это переодетые фашисты.
— Огонь по бандитам! — неистово крикнул Стаецкий.
Началась вторая отчаянная схватка. Немцы то откатывались в небольшой овражек, то снова лезли вперед. Как только курсантские подразделения поднимались в контратаку, их сразу же начинал косить немецкий пулемет, и они вынуждены были залегать, наспех окапываться.
Аркадий Фастовец приметил узенький ровик, шедший в сторону немецкого пулемета, и быстро пополз по нему вперед. Добреля крикнул:
— Куда ты, Аркадий?! На верную смерть лезешь!
Действительно, ровик был совсем неглубоким — из него то и дело высовывались то спина, то плечо Фастовца. Лейтенант Стаецкий приказал перенести огонь на вражеских пулеметчиков, чтобы хоть как-то отвлечь их внимание от Аркадия. Курсанты вели огонь и часто поглядывали в сторону Фастовца: жив ли он еще? А тот проползет немного и заляжет. Но вот он поднялся во весь рост, метнул гранату, а сам припал к земле. Припал или убит? Немецкий пулемет замолчал. На миг или насовсем? И почему Аркадий не ползет назад? Вот он вскочил и, пригнувшись, побежал на вражескую позицию.