Стаецкий приказал приготовить гранаты и бутылки, но тут же подумал, что одним этим оружием трудно остановить бронированную силу врага, и, чтобы подбодрить своих бойцов, крикнул:
— Не дрейфьте, ребята! Нас поддержат артиллерия и танки. Раздавим и этих тараканов, пусть они будут хоть трижды железные.
Стаецкий знал от майора Бойко, что командование договорилось о такой поддержке. В город прибыл гаубичный дивизион и занял позиции где-то у самого Днепра. На двух местных заводах рабочие смастерили два бронепоезда. Один из них направили в район института железнодорожного транспорта, а второй вот-вот должен появиться здесь. По ту сторону железнодорожной линии держит оборону кавалерийская дивизия. Она обещала выслать в помощь курсантам несколько танков. Но помощи пока не видно, а вражеские танки приближаются.
Лейтенант Стаецкий нетерпеливо поправил на голове каску, нервничая из-за того, что ни бронепоезда, ни танков не слышно. Но вот наконец в его глазах вспыхнул радостный огонек: перед одним из вражеских танков взорвался снаряд. Лейтенант оглянулся. Так и есть: из-за крайних домов города на железнодорожной насыпи появился увешанный зелеными ветвями бронепоезд. Теперь снаряды один за другим ложились вокруг вражеских танков. Вот один из «железных тараканов» резко дернулся вперед, назад, будто начал клевать носом, затем медленно повернулся и застыл на месте. «Молодцы металлурги!» — подумал Стаецкий. Он оглянулся, чтобы посмотреть на бронепоезд, но так и замер от радостной неожиданности: из-под железнодорожного моста показались четыре наших танка, а за ними — еще четыре. Они вышли в степь, развернулись фронтом, зашли в тыл противника и открыли огонь по немецким машинам. Фашистские автоматчики, оказавшись между двух огней, засуетились, как мыши, попавшие в мышеловку.
«Теперь ясно, почему задержались наши танкисты! — радовался Стаецкий. — Ждали, чтобы зайти в тыл врага. Умно. Ведь наших меньше. Тактика правильная…»
Две немецкие машины уже горели, пять других, резко набирая скорость, приближались к переднему краю нашей обороны. Один из танков, подмяв под себя заграждения из колючей проволоки, подходил к окопу Бессараба.
— Чего ждешь? — крикнул лейтенант.
Микола уже достал из ниши связку гранат и выбирал поудобнее позу, слов взводного он не слышал и еще выжидал. Резким движением рванул воротник гимнастерки, переложил связку в левую руку и смахнул пот с лица.
— Эх, вахлак! — выругался Стаецкий и сжал зубы. — Что он там чухается?
Бессараб взял связку в правую руку, подался всем корпусом назад и бросил ее под гусеницу танка. Вслед за связкой он швырнул еще и бутылку с горючей смесью. На жалюзи вспыхнул оранжево-голубой огонек, и танк, повернувшись левым бортом к окопам, остановился.
В другие стальные чудовища тоже летели связки гранат, бутылки. Курсанты вели огонь и по автоматчикам. Когда же загорелся еще один вражеский танк, все немецкие машины повернули обратно. Наши «тридцатьчетверки», не принимая боя, быстро отходили за железнодорожную насыпь — слишком были неравны силы, к тому же две наши машины были подбиты.
Героем дня стал Бессараб. Недаром же он во время боевой подготовки проявил себя лучшим гранатометчиком. Сейчас впервые он уничтожил вражеский танк… Жежеря не упустил случая для шутки:
— Был слух, дорогой шевалье, что ты собирался перебежать от нас в кавалерийскую дивизию. А теперь всем ясно: твое воинское призвание — быть солдатом матушки-пехоты — царицы полей.
На его шутку Бессараб лишь усмехнулся.
В этом тяжелом бою училище понесло большие потери. Был тяжело ранен майор Бойко. Командиром роты стал Стаецкий, а его место, по совету майора, занял Жежеря.
— Это надежный человек, — сказал Стаецкому Бойко. — Опыта, конечно, маловато. Надо подсказывать. Но можешь доверять — не подведет.
Лейтенант был такого же мнения о Жежере, который понравился ему еще с той ночи, когда ходили в разведку в Дарнадию.
Бои не прекращались ни днем ни ночью. Гитлеровцы упорно лезли вперед, их снаряды уже рвались в городе. Они, не считаясь с потерями, устилая землю трупами своих солдат, снова и снова атаковали курсантов, ряды которых заметно редели.
Жара. Фляги у всех опустели, нечем было утолить жажду. Неубранные трупы вражеских солдат, раздавленные танками, быстро разлагались на солнце, в воздухе висел тошнотворный смрад.