Девочка назвала имя и фамилию отца. Радич записал в блокнот и сказал ей:
— Обязательно скажу твоему отцу, — еще раз заверил девочку Зиновий. Он ощупал свои карманы и с досадой посмотрел на Михайла: — Жаль, угостить девочку нечем. Ну хорошо: после обеда, по дороге в Саратов, я забегу сюда. У меня будет сухой паек…
Расставшись с девочкой, друзья погрустнели, какое-то время шли молча. Потом Радич сказал:
— В середине сентября нашему полку было приказано отойти в район Покровки на переформирование. По дороге мы обогнали большую толпу эвакуированных и, оторвавшись от нее на полкилометра, остановились под лесополосой на привал. И как раз — два «юнкерса». На наших глазах разметали огромную толпу беззащитных людей. Можешь себе представить: среди обломков телег, убитых лошадей, изуродованной земли надрывно кричат дети, многие матери тут же сходят с ума, женщины голосят, стонут обреченные. И это все на наших глазах… Многих боевых товарищей пришлось мне хоронить. Тяжело. А здесь — женщины, дети… Не видеть бы этого никогда!..
Друзья свернули на набережную улицу, шедшую к госпиталю.
Взглянув на наручные часы, Радич выпрямился, все его тело обрело какую-то пружинистость. Просветленным взором глядя на Михайла, он с какой-то твердой уверенностью сказал:
— И все же — как у всех полегчало на душе, когда мы дали им прикурить под Москвой. До слез, до крика больно было отступать! Но, кажется, вынесли мы самые тяжкие муки. Теперь погоним их назад. Не журись, Мишко, дела на фронте пойдут веселее. Запомни мое слово: не пройдет и года, как мы будем разъезжаться по домам. Надо будет после войны всем собраться в университете.
— Непременно, Зинько! — согласился Михайло.
«Только кто же из нас уцелеет? — подумал Радич. — И какова будет моя встреча с тобой, Вера?»
У ворот госпиталя друзья обнялись и расстались. Через несколько часов Радич поедет в Саратов и оттуда — на фронт. Лесняк вскоре с группой курсантов окажется в приволжском городке под Сталинградом, где будет проходить стажировку в полку морской пехоты.
X
Радич из Саратова через Балашов доехал до Сталинграда, откуда с трудом пробился к Ворошиловграду, и далее, на попутных грузовиках, — в большое село, где стоял его полк. Полком уже командовал майор Диваков, а подполковник Савельев заменил комдива, погибшего при обороне Горловки. Майор Диваков принял Радича весьма приветливо, внимательно выслушал его просьбу о направлении в «свой» взвод. Правда, от прежнего личного состава взвода осталось, как писал ему в госпиталь Воловик, меньше десяти бойцов, но они были надежным костяком подразделения. Просьбу Радича удовлетворили.
Рота, в которую входил взвод Зиновия, разместилась в церкви, давно превращенной в клуб. Церквушка была деревянной, и, несмотря на то что в ней стояли четыре «буржуйки», раскаленные до малинового цвета, холод пронимал до костей. Бойцы сидели и лежали вокруг «буржуек», то и дело подставляя теплу озябшие спины и бока.
У одной из «буржуек» в кругу бойцов — своих давних боевых друзей — сидел Радич, слушая товарищей об изменениях, происшедших в полку за время его отсутствия. У Воловика в петлицах появились сержантские треугольники. Он заметно исхудал, лицо потемнело, как от загара, усы стали еще длиннее, чем были, и весь он походил на солидного, бывалого воина. Фронтовая жизнь и новые командирские обязанности требовали от него постоянной заботы о своем авторитете.
Неподалеку от «буржуйки» двое копались в разобранном станковом пулемете — широкобровый приземистый ефрейтор Артем Кулик и молоденький, с девичьим лицом, голубоглазый парень, с интересом поглядывавший на Радича. Ефрейтор закончил свое дело, а солдат, вероятно второй номер обслуги, деревянным молоточком подравнивал патроны в кармашках пулеметной ленты.
Радич никак не мог вспомнить, где он видел этого молоденького солдата, и обратился к Воловику.
— Осадчий! — ответил сержант.
Радич пожал плечами: такой фамилии он не слышал.
— Неужели забыли? Когда выбирались из окружения под Уманью, в лесочке на него наткнулись. Девушку там фашисты замучили, а его к дереву привязали… Из того сожженного хутора он…
— Гриша? — переспросил Радич.
— Он самый, Гриша Осадчий, — подтвердил Воловик, обрадовавшись тому, что Радич вспомнил паренька. — Смекалистый он и расторопный. Солдат будет, как штык. Подполковник Савельев определил его тогда в санбат. А он так просился в нашу роту, что майор Диваков не устоял — разрешил. Правда, и мы майора крепко просили…